Г.В.Костырченко Сталин против космополитов Власть и еврейская интеллигенция в СССР., М., 2010.: June 2014

Thursday, June 12, 2014

1 Г.В.Костырченко Сталин против космополитов Власть и еврейская интеллигенция в СССР

Уполномоченный по правам человека в Российской Федерации

Государственный архив Российской Федерации

Фонд Первого Президента России Б.Н. Ельцина

Издательство

«Российская политическая энциклопедия»

Международное историко-просветительское, благотворительное и правозащитное общество «Мемориал»

Институт научной информации по общественным наукам РДН

Редакционный совет серии:

Й. Баберовски (Jorg Baberowski),

Л. Виола (Lynn Viola),

А. Грациози (Andrea Graziosi),

A. А. Дроздов,

Э. Каррер Д'Анкосс (Helene Carrere D'Encausse),

B. П.Лукин,

C. В. Мироненко, Ю. С. Пивоваров, А. Б. Рогинский,

Р. Сервис (Robert Service), Л.Самуэльсон (Lennart Samuelson), А.К.Сорокин,

Ш. Фицпатрик (Sheila Fitzpatrick), О. В. Хлевнюк

9 геннадий костырченко

Сталин против

«космополитов»

Власть

и ЕВРЕЙСКИЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ

вШР

.v»»tH.14'

ЧГ^**^ РОССПЭН

Москва 2010

https://docs.google.com/file/d/0B96SnjoTQuH_U0o3QVNpOFdlVTg/edit?usp=sharing

УДК 94(47)(082.1) ББК 63.3-36 К71

Костырченко Г. В.

К 71 Сталин против «космополитов». Власть и еврейская интеллигенция в СССР. / Г. В. Костырченко. - М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН); Фонд Первого Президента России Б. Н. Ельцина, 2010. - 415 с, ил. - (История сталинизма).

ISBN 978-5-8243-1103-7

Книга - результат последних научных исследований автора, известного специалиста по сталинской «еврейской политике», избравшего на сей раз в качестве центральной темы исполненные противоречий и драматизма взаимоотношения диктаторского режима с еврейской интеллигенцией. Автору удалось пролить свет на такие, до сих пор затемненные множеством тайн, ключевые эпизоды этой истории как попытка создания еврейской республики в Крыму, трагическая гибель еврейского артиста Соломона Михоэлса, репрессии против представителей интеллектуально-культурной элиты еврейского происхождения, апофеозом которых стало знаменитое «дело врачей». Использование ранее недоступных архивных источников дало возможность автору провести более качественный анализ, в том числе и по упомянутым сюжетам. В целях эффективного восстановления исторической правды была задействована и методология научной полемики, порой весьма острого характера.

УДК94(47)(082.1) ББК 63.3-36

ISBN 978-5-8243-1103-7 © Костырченко Г. В., 2010

«Чтоб не прослыть антисемитом, Зови жида космополитом».

(Из номенклатурного юмора послевоенного времени)

ВВЕДЕНИЕ

Сейчас, когда еврейский вопрос, так остро стоявший в политической истории России на протяжении последних двух столетий, худо бедно разрешившись, перестал быть раскаленным, необходимо без гнева и пристрастия разобраться в том, что XX веке составляло его сердцевину - в феномене российской интеллигенции еврейского происхождения (ИЕП), до сих пор во многом продолжающимся оставаться непознанной «вещью в себе». Между тем, очевидно, что история нашей страны в новейшее время творилась при существенном, а иногда и ключевом участии этого социально-национального слоя, что игнорировать невозможно. Показательно, что до сих пор не утихают споры (порой весьма горячие!), и не только между историками, о роли евреев в русских революциях, об их участии в руководстве большевистской партии, в управлении страной, их вкладе в развитие отечественной науки, культуры, техники, экономики, в победу в Великой Отечественной войне, а также по поводу масштабов Холокос-та, других во многом знаковых событий и явлений. Поскольку существовал официальный запрет на исследования по «так называемому» еврейскому вопросу, пролить на все это свет научно-исторической объективности очень долго у нас не представлялось возможным. В результате в отечественной историографии образовался существенный пробел, без преодоления которого трудно считать наши представления как конкретно об этой этнополитической проблеме, так и в целом о советском прошлом научно корректными.

Нет нужды доказывать, что в сложном переплетении судеб народов мира, которым отмечено XX столетие, русско-еврейская конвергенция была одной из самых масштабных, исторически резонансных и, конечно, драматичных. И это еще один немаловажный аргумент в пользу того, что историческое исследование, посвященное «передовому отряду» этой конвергенции - советской ИЕП - безусловно актуально. Подобные труды необходимы и потому, что позволяют скорректировать существующие, во многом еще поверхностные и противоречивые, представления о советском прошлом. Нет нужды доказывать,

что в происходившем в XX столетии сложном переплетении судеб народов мира русско-еврейская «конвергенция» была одной из самых масштабных, исторически резонансных и, конечно, драматичных. И это еще один немаловажный аргумент в пользу того, что историческое исследование, посвященное «передовому отряду» этой «конвергенции» - советской ИЕП - имеет безусловную актуальность. Подобные штудии важны и потому, что позволяют скорректировать существующие во многом еще поверхностные и противоречивые представления о механизме социально-национальных изменений, происходивших в ходе генезиса власти и общества в СССР, где полиэтнизация властной и интеллектуальной элит в явилась ответом на модернизационный вызов XX века. То, что Россия ныне столкнулась с аналогичными императивами, продиктованными теперь не только потребностью в очередной модернизации, но и набирающей силу глобализацией, еще более увеличивает ценность данной работы.

Отечественная историография. Сложилось так, что полноценных научных исследований по истории взаимоотношений власти с еврейским населением (в том числе и с интеллигенцией соответствующего происхождения) в СССР не проводилось. Правда, в первое пятнадцатилетие советского режима вышел ряд пропагандистско-социологических работ, затрагивавших эту тему1. Однако, объявив в середине 1930-х гг. об успешном разрешении еврейского вопроса, советское руководство сочло, что поскольку эта национальная проблема исчерпана, любое ее обсуждение в дальнейшем не только нежелательно, но и идеологически вредно. Эта позиция еще более ужесточилась в конце 1940-х гг., когда еврейская национально-культурная элита стала восприниматься в верхах как потенциальная «пятая колонна» Запада. И хотя после смерти Сталина положение смягчилось, исследования по исторической иудаике2 несли на себе печать негласного официального табу вплоть до конца 1980-х гг. В советских исторических сочинениях периода так называемого «застоя» евреи если и упоминались, то только тогда, когда из пропагандистских соображений необходимо было, например, подкрепить тезис о царской России как «тюрьме народов», где великодержавный шовинизм и антисемитизм использовались, чтобы отвлечь трудящихся от классовой борьбы или в тех случаях, когда требовалось вскрыть «исторические корни» сионизма как «инструмента экспансии международного империализма»3.

Начиная с «хрущевской оттепели», когда идеологический контроль партии перестал быть тотальным, темой «еврейской политики» Сталина заинтересовались авторы из числа появившейся тогда в СССР диссидентской оппозиции, причем почти исключительно с це

лью дискредитации власти. Такой политический крен, продиктованный во многом условиями холодной войны, не мог не обернуться определенной научной ущербностью. Однако подобные сочинения сыграли и позитивную роль, хотя бы потому, что неподцензурная мысль объективно противодействовала окостенению исторического сознания советского общества. Пожалуй, первой такой «будоражащей» ласточкой была вышедшая в 1971 г. в Нью-Йорке книга Р. А. Медведева «К суду истории. Генезис и последствия сталинизма», в которую был включен подготовленный для самиздатского журнала «Евреи в СССР» очерк об антиеврейских репрессиях властей4.

Та же тема интересовала и А. И. Солженицына, который в парижском (1973 г.) издании «Архипелага ГУЛАГ» писал о подготовке Сталиным в 1953 г. переселении евреев в Сибирь. Правда, видимо, сомневаясь, в отличие от Медведева, в реальности такого плана, вспомнил о нем как о чем-то гипотетическом и с оговорками. С годами этот скептицизм усилился: в переизданном в 1991 г. «Архипелаге ГУЛАГ» об этой версии уже не упоминалось5. Наибольшей политизированностью, а значит и наименьшей достоверностью отмечена вышедшая в 1981 г. в Нью-Йорке книга А. В. Антонова-Овсеенко «The Time of Stalin: Portrait of Тугаппу» (русский аналог известен как «Портрет тирана»)6. Выход в 1982 г. в Лондоне книги фрондировавших историков-профессионалов М. Я. Геллера и А. М. Некрича «Утопия у власти» знаменовал собой некоторый историографический прогресс (в плане качества подбора и анализа фактов), что, впрочем, не уберегло это сочинение от недостатков, в том числе и серьезных. Помимо концептуальных ошибок книга изобиловала и многочисленными фактографическими «ляпами»7. Из работ, вышедших до 1991 г. за границей, не устарела только методологически добротная книга М. С. Восленского о генезисе советской номенклатуры8.

Со второй половины 1980-х гг., когда СССР захлестнула политическая либерализация, устоявшиеся парадигмы и «каноны» истории стали пересматриваться уже и самими советскими верхами. Для «избранных» приоткрылись архивы властных структур партии и государства. В результате в «Известиях ЦК КПСС», других партийных изданиях, начали публиковаться подборки документов, составленные не в привычной агитпроповской манере, а идеологически нейтрально, появились статьи, уснащенные новой фактографией, Одна из таких работ - всесторонне фундированная и глубоко аналитическая статья Ю. С. Аксенова «Апогей сталинизма: послевоенная пирамида власти»9 - представляет наибольшую ценность для данного исследования. Уже в 1990-е гг. в результате более углубленного освоения но

вой архивной информации в той же аналитической стилистике была подготовлена работа О. В. Хлевнюка «Политбюро. Механизмы политической власти в 30-е годы» (М., 1996).

В «позднюю перестройку» ревизии подверглась и исполненная ригоризма официальная позиция полного отрицания еврейской проблемы в СССР. В декабре 1988 г. Политбюро ЦК КПСС официально квалифицировало сфабрикованное после войны «дело Еврейского антифашистского комитета (ЕАК)» как преступление сталинизма10. А спустя два месяца в газете «Советская культура» появилась дискуссионная статья В. И. Носенко и С. М. Рогова, которые впервые констатировали: «По существу сталинская административно-командная система была готова обратиться к испытанному орудию реакции - к антисемитизму. Для поддержания в стране атмосферы "обостряющейся классовой борьбы" требовались новые "враги народа" - выискивать их теперь стали не по политическим, а по национальным признакам»11. Однако последние советские руководители, пойдя на осторожное признание антисемитской интенции сталинского режима, на большее не решились12.

«Архивная революция» конца 1980-х - начала 1990-х гг. породила целый поток литературы, переосмысливавшей советский исторический опыт через призму анализа сталинизма. Писали о нем как профессиональные историки13, так и публицисты14. В этих книгах - где кратко, а где и подробно - авторы дали собственное видение послевоенной еврейской проблемы в СССР. Причем, в публицистических сочинениях это имело политизированный характер - или консервативно-почвеннический (В. Кожинов, Платонов О. А.), или либеральный (Э. Радзинский), что не могло не обернуться схематизмом и умозрительностью выводов, а также фактографическими аберрациями.

Одной из первых таких работ явилась небольшая книга Е. Ю. Зубко-вой «Общество и реформы 1945-1964». Автор попыталась воссоздать по возможности живую (отражавшую конкретные настроения в социуме) картину позднего сталинизма. И хотя антиеврейская составляющая политики Сталина в книге специально не рассматривалась, этот аспект все же был затронут, в частности, посредством анализа реакции населения на пропагандистскую кампанию, сопровождавшую «дело врачей»15. В том же «социально-историческом» методологическом ключе написана и статья Г. А. Бордюгова «Сталинская интеллигенция. О некоторых способах и смыслах ее социального поведения»16.

Научные наработки конца 1980-х - начала 1990-х гг. были осмыслены и обобщены в учебном пособии для вузов «Курс советской истории. 1941-1991», вышедшем в 1999 г. под редакцией А. К. Соколова.

Там в разделе «Борьба с "безродными космополитами"» раскрывалось основное содержание послевоенной политики Сталина в отношении как интеллигенции в целом, так и той ее части, которая этнически была связана с еврейством. Обоснованными представляются выводы автора о том, что при Сталине «...в государственную политику был внесен элемент антисемитизма», и что «антисемитский характер репрессий был санкционирован лично Сталиным»17.

К удачным работам последнего десятилетия по политической истории послевоенного СССР по праву можно причислить книгу Р. Г. Пихоя «Советский Союз: история власти. 1945-1991», которая «работает» прежде всего на формирование научного, объективного представления о феномене сталинизма. Рассмотрению послевоенного конфликта власти с ИЕП посвящен специальный раздел книги «Государственный антисемитизм», в котором кратко излагаются основные моменты соответствующей политики Сталина, вполне резонно увязывавшейся с «разборками» в высших номенклатурных слоях18.

Существенным вкладом в научное осмысление истории позднего сталинизма стала монография А. А. Данилова и А. В. Пыжикова «Рождение сверхдержавы: СССР в первые послевоенные годы». Что касается еврейской проблемы, то, по мнению ученых, она возникла в ходе поисков мотивации для послевоенной идейно-политической мобилизации советского общества, которое ориентировали на поиск и разоблачение очередных «врагов», в числе которых как «очень удобная мишень» оказались и евреи. Особенно очевидным это стало в разгар «дела врачей», когда страну захлестнула шпиономания, «замешанная на изрядной порции антисемитизма»19.

Наряду с общими работами по истории сталинизма в последние пятнадцать лет было опубликовано немало исследований о конкретном влиянии этого феномена на отдельные сферы интеллектуальной деятельности советского общества - литературно-культурную20, научную21, общественную22. После войны эти сферы оказались в эпицентре пропагандистских кампаний, в том числе и с антисемитской подоплекой, и авторы этих работ так или иначе отразили это обстоятельство.

Другой историографический «блок» составили вышедшие после 1991 г. книги и статьи по послевоенной истории советских репрессивных органов, являвшихся важным инструментом реализации «еврейской политики» Сталина23.

Дискурс по проблематике сталинизма протекал столь интенсивно (были написаны сотни, если не тысячи статей и книг по этой теме), что появились отдельные издания, обобщающие результаты работы историков в этом направлении. Одной из самых заметных публика

ций такого рода стала книга «Историография сталинизма», в которой наибольший интерес (в плане методологии историографического анализа) для данного исследования представляют статьи А. А. Данилова, Д. А. Аманжоловой и Б. И. Поварницына24.

С приращением общих знаний о сталинизме синхронно, еще со времен «поздней перестройки», шло научное освоение и «еврейского сегмента» этого феномена, ставшего, собственно, основным предметом данного исследования. За прошедшие с тех пор годы отечественные авторы опубликовали целый ряд научных и научно-популярных работ по этой проблематике25, что стало существенным вкладом в мировую историческую иудаику, которой до того в дисциплинарном плане в нашей стране не существовало26. Немаловажное значение для развития этого направления имел интерес, проявленный к нему А. И. Солженицыным, автором знаменитой «Образо-ванщины» (1974 г.) - памфлетного укора советской интеллигенции за бездуховность - и выход в 2001-2002 гг. его двухтомника «Двести лет вместе»27, имевшего немалый резонанс в обществе. Однако в итоге бурного обсуждения большинство специалистов склонилось к тому, что этот труд, хотя и произвел позитивный просветительский эффект, в научном отношении далек от совершенства. Тем не менее, по качеству осмысления исторического материала книга значительно превосходит появившееся одновременно аналогичное сочинение И. Р. Шафаревича: идеологизированное, выдержанное в консервативно-охранительном духе тенденциозное издание, изобилующее фактическими неточностями и ошибками28. Однако даже в нем, пусть и со «смягчающей» оговоркой, все же признается факт «притеснения евреев» при Сталине. Еще одним позитивным моментом стало отвержение Шафаревичем (как, впрочем, и Солженицыным, и Ж. Медведевым) легенды о так называемом сталинском плане депортации евреев в 1953 г.29

Свое скептическое отношение к этому мифу не скрывал и руководитель научно-просветительского центра «Холокост» И. А. Альтман30. В 2002 г. вышел в свет его труд «Жертвы ненависти» - первое фундаментальное научное исследование по истории Холокоста на территории СССР. В этой работе реконструировано исполненное явных противоречий отношение сталинского режима к творимому гитлеровцами геноциду евреев, а также проанализирована реакция на него советской интеллигенции (в том числе и еврейского происхождения)31.

Зарубежная историография. После «закрытия» «еврейского вопроса» в СССР в середине 1930-х гг. вскоре было свернуто и научно-историческое освоение этой темы; в результате западные иссле

дователи проблемы оказались в роли «монополистов». Причем, на первых порах они рекрутировались в основном из среды русско-еврейской эмиграции, чьи соответствующие научные организации до конца 1930-х гг. размещались в Европе (Берлин, Париж), а затем - в США (Нью-Йорк). Публикацией ряда сборников научных статей, эти структуры заложили фундамент западной историографии проблемы32. Одним из научных лидеров этой эмигрантской плеяды историков был С. М. Шварц. В его творческом наследии особо важное место занимает вышедшая в 1952 г. книга об антисемитизме в СССР, насыщенная корректной фактографией, в том числе и статистико-демографическими данными, и до сих пор не утратившая научного значения. Одним из ключевых в ней был вывод о том, что «во второй половине 30-х гг. началось... пробуждение нового антисемитизма...». По мнению Шварца, это был «ползучий, сначала, может быть, только полуосознанный антисемитизм верхнего слоя советской бюрократии, избегавший открытых проявлений и выражавшийся в основном в оттеснении евреев на задний план во всех сферах советской жизни»33. Начиная с 1960-х гг. к изучению на Западе истории советского «еврейского вопроса» все активней подключаются исследователи, не связанные с российской эмиграцией. Одним из наиболее авторитетных таких ученых был С. У. Бэрон, издавший довольно поверхностную и содержавшую массу фактических ошибок книгу «Русские евреи при царях и Советах»34. Работа была подготовлена по канонам советологии - возникшего в годы холодной войны в западной политологии направления, имевшего существенную пропагандистскую составляющую, что не могло не снизить ее научный уровень.

Существенно более добротным в исследовательском плане (в сравнении с сочинением Бэрона) является труд Н. Левин - объемистый двухтомник «Евреи в Советском Союзе с 1917 года» (1988 г.)35. Однако и в нем ощущается определенное пропагандистское влияние, хотя бы даже в формулировке подзаголовка книги - «Парадокс выживания». Эта ключевая фраза во многом и предопределила видение проблемы автором, кстати, являющейся ученицей одного из отцов-основателей советологии Р. Пайпса. Хорошо разбираясь в социально-культурной антропологии советского еврейства, Левин, вместе с тем, слабо ориентировалась в отношениях, которые складывались в «коридорах» кремлевской власти. Скажем, полностью доверяя свидетельству польско-еврейского общественного деятеля Гирша Смо-ляра, Левин включила в свою книгу исторически нереальный эпизод: когда на одном из совещаний с региональными партийными секретарями Сталин якобы заявил, что «еврейские кадры не оправдали воз

ложенного на них доверия», руководитель одной из областей, встав, прокричал на весь зал: «Бей жидов - спасай Россию!»36. В общем, там, где речь заходит о «еврейской политике» Сталина, работа Левин - кстати, хорошо фундированная и в целом научно состоятельная и ценная - оставляет желать лучшего.

В современной американской историографии особый интерес вызывают труды, подготовленные в стилистике историко-культуроло-гического проекта «новая империология», основанного на методологии структурно-типологической компаративистики. Непосредственное отношение к проблематике данного исследования имеют работы специалиста по «новой имперской истории» Д. Шнеера, который сформулировал важный, как представляется, вывод о том, что, если в 1920-е гг. советское государство преимущественно поддерживало и укрепляло этнический партикуляризм, то в 1930-е положение существенным образом изменилось, и в национальной политике стал доминировать имперский универсализм37.

Эти и другие проводившиеся в США исследования в области истории российского и советского еврейства38, примечательны не только сами по себе, но и любопытны еще и потому, что оказали существенное влияние на исследования, проводившиеся в Израиле, чьи ученые в большинстве своем имели тесные научные связи с американскими коллегами. По сути, в Израиле в 1950-е гг. сформировался своего рода региональный центр советологии, специализировавшийся на историко-политологическом изучении СССР сквозь призму «еврейского вопроса». Ведущей структурой, направлявшей соответствующий исследовательский процесс, был созданный в начале 1960-х годов Центр документации восточноевропейского еврейства (ЦДВЕ) при Иерусалимском университете39. Наибольший вклад в разработку проблематики политической истории советского еврейства внесло поколение израильских ученых, чей возраст к началу 1960-х гг. не превышал 30 лет. Научные труды таких специалистов из этой плеяды, как М. Альтшулер, Я. Рои, Б. Пинкус и Ш. Редлих, отличались большим историзмом и объективностью, а также меньшей политизированностью40 в сравнении с работами их старших коллег и учителей (Ш. Эттингер41 и др.), считавших себя в первую очередь призванными исполнять социальный заказ государства. Научная деятельность израильских историков-«шес-тидесятников» способствовала деидеологизации и эмансипации исторической науки в Израиле. Правда, следуя своеобразному «историческому национализму» (искусственное вычленение прошлого еврейства из общеисторического контекста) и будучи, к тому же,

ограничены в исследовательском плане недоступностью советских архивов, они не смогли полностью преодолеть инерцию старых идеологизированных подходов и представлений.

В этой связи наиболее показательной является книга Б. Пинкуса «Евреи Советского Союза. История национального меньшинства». Это исследование грешит определенной прямолинейностью, схематизмом и некоторой искусственной драматизацией исторического процесса, что проявилось, в частности, в «контрастных» характеристиках основных этапов истории советского еврейства: первый этап (1917-1939 гг.) определяется как «время созидания» («The Years of Construction»), тогда как последующий (1939-1953 гг.) - как «время разрушения» («The Years of Destruction*). И хотя в целом такое маркирование этапов истории советского еврейства исторически адекватно, применительно к отдельным составляющим развития оно чревато аберрациями, чему к тому же способствовала концептуально несостоятельная попытка уподобить нацистский антисемитизм сталинской «еврейской политике». Это рельефно проявилось в эмоциональной дефиниции последней как «физического и духовного Холокоста» («physical and spiritual holocaust»). Грешит некоторой аффектацией и оценка фактора советской низовой юдофобии («народного антисемитизма»), которая якобы в военные и послевоенные годы приняла «масштабы, неведомые даже в царской России»42. На самом деле, все обстояло далеко не так однозначно. Антисемитская «самодеятельность» снизу, особенно приобретала массовый характер, жестко подавлялась сверху, хотя в сложной обстановке военного и послевоенного времени предотвратить отдельные инциденты подобного рода не всегда представлялось возможным. Тем не менее, ничего похожего на еврейские погромы в царской России или послевоенной Польше в СССР не было. Вместо развернутого и всестороннего анализа советского властного антисемитизма Пинкус свел это сложное системное явление, в основном, к «антисемитским настроениям» кремлевских лидеров, прежде всего Сталина, чья «нелюбовь» к евреям трактуется как психопатология, развивавшаяся в соответствии с трехстадийной клинической схемой, предложенной психоаналитиком Р. Левенштайном - подозрительность - страх, ненависть, презрение - паранойя43. Однако, несмотря на то, что результаты, полученные Пинкусом в ходе анализа антисемитских проявлений в СССР, далеко не точны и тем более не исчерпывающи, он, быть может, первым провел детальное исследование антикосмополитической пропагандисткой кампании рубежа 1940-1950 гг., досконально изучив материалы 56 советских центральных и местных

периодических изданий. Ему принадлежит и представляющийся резонным вывод о том, что сила и размах борьбы с «безродными космополитами» зависели не столько от величины «еврейской прослойки» в населении того или иного региона, сколько от степени «антисемитизации» сознания местного населения44. Верно и суждение о том, что одним из движителей кампании была борьба за власть в сталинском окружении45.

Не всегда корректные суждения израильских, как впрочем, и других западных ученых, обусловливались в значительной мере тем, что архивы советского режима вплоть до начала 1990-х гг. оставались засекреченными. Поэтому им приходилось доверять не всегда правдивым (как отмечалось) устным свидетельствам перебежчиков или принимать на веру то, о чем писали обличавшие сталинизм советские диссиденты, чьи труды также содержали аберрации46. Кроме того, в годы холодной войны советская история трактовалась на Западе преимущественно в политизированных рамках «тоталитарной теории», которая больше настраивала на диктовавшееся актуальной политикой механическое уподобление сталинизма нацизму, чем на феноменологический объективный анализ этих достаточно отличных друг от друга явлений.

К сожалению, эти моменты, полностью не преодолены и к настоящему времени, когда, казалось бы, СССР давно уже канул в Лету, а архивы сталинского режима более пятнадцати лет как доступны для исследователей. Скажем, ученые Тель-Авивского университета Л. Беленькая и Б. Зингер, выпустившие не так давно вроде бы основательно фундированную книгу по истории еврейского национального движения в СССР с эмоциональным заголовком «Наперекор»47 (использовали обширную фактографию из архивов России, Украины, Белоруссии, Израиля), повторяя старую легенду, безосновательно утверждают, что Сталин готовил в 1953 г. массовую депортацию евреев. Ими были допущены и другие искажения исторической правды, и в итоге - весьма критические, но, думается, справедливые отзывы рецензентов48.

И все же можно с осторожным оптимизмом отметить, что в последние годы и в США, и в Израиле появилось немало научных статей и книг, отмеченных уважительным отношением к советской истории, не засоренных пропагандистскими штампами времен холодной войны (работы М. Мицеля и А. Зельцера49). В Иерусалимском университете с 2003 г. издается научный альманах «Jews in Russia and Eastern Еигоре»50, привлекающий внимание специалистов интересными публикациями51.

Фундаментальную основу источниковой базы исследования составили неопубликованные документы, выявленные автором в

ведущих архивохранилищах страны - в Государственном архиве Российской Федерации (ГА РФ), Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ), Российском государственном архиве новейшей истории (РГАНИ) Центральном архиве федеральной службы безопасности Российской Федерации (ЦАФСБ РФ), Центральном архиве Верховного суда Российской Федерации (ЦАВС РФ) и др. Кроме того, были привлечены, хотя и в меньшем количестве, материалы из других архивов. В общей массе использованной архивной информации особо выделяется как по объему, так и по степени научно-исторической важности комплекс документов из РГАСПИ, куда в последние годы были переданы уникальные материалы из Архива Президента Российской Федерации (АП РФ). Первостепенное значение в указанном комплексе имела документация (решения, постановления, протоколы заседаний, справки, докладные записки, письма граждан, материалы по их разбору и т. п.), отложившаяся в деятельности Политбюро, Оргбюро, Секретариата, отделов, управлений центрального аппарата ЦК ВКП(б) - КПСС (ф. 17), в материалах Комиссии (Комитета) партийного контроля (КПК) при ЦК партии (ф. 589). Много ранее не известных интересных фактов было почерпнуто из хранящихся в РГАСПИ личных фондов И. В. Сталина (ф. 558), В. М. Мо-лотова (ф. 82), Г. М. Маленкова (ф. 83), Л. М. Кагановича (ф. 81), А. А. Жданова (ф. 77), других высших партийно-государственных деятелей СССР военного и послевоенного времени. В ГА РФе чрезвычайно важные и уникальные документы были обнаружены в фондах ЕАК (ф. 8114), Верховного суда СССР (ф. 9434), Прокуратуры СССР (ф. 8131) и др.

К сожалению, значительный объем архивной информации по теме до сих пор не рассекречен. В РГАСПИ, например, - это чрезвычайно важные документальные массивы фонда ЦК ВКП(б) по управлению кадров (ф. 17, оп. 127) и административному отделу (ф. 17, оп. 136); в РГАНИ - это важнейшие материалы фондов 3 (Политбюро-Президиум ЦК КПСС) и 4 (Секретариат ЦК КПСС), которые пока что не переданы из АП РФ, вообще закрытом для исследователей. То же самое можно сказать и в отношении ЦАФСБ РФ, в котором доступна лишь незначительная часть документов по теме. Все это негативно влияло на работу, хотя и не могло ее серьезно затруднить, поскольку остается недоступной все-таки относительно небольшое количество документов, способных, как представляется, разве что дополнить и детализировать общую картину известной фактографии, но вряд ли существенно ее изменить.

\ В значительной мере были использованы и опубликованные до-

кументы, в первую очередь включенные в крупные тематические сборники52. Была проработана и довольно обширная литература мемуарного характера, содержавшая весьма откровенные оценки и детализированные описания «еврейской политики», проводившейся Сталиным и его ближайшими сподвижниками, причем исходившие от людей, близко их знавших53. Сопоставление архивной информации с мемуарной как часть комплексного анализа фактов из взаимодополняющих друг друга источников значительно расширило возможности исследования. Определенная часть тематических данных и сведений была почерпнута и из монографических работ отечественных и зарубежных ученых.

Методология исследования. Методологическое кредо автора выражается формулой: политически неангажированное, объективное и непредвзятое исследование, созвучное проверенным веками принципам классической мировой и русской историографии. Эти принципы выражаются в стремлении к глубокому проникновению в суть событий и явлений прошлого, к всестороннему осмыслению как их самих, так и сопряженных с ними причин и следствий, что невозможно без серьезного научно-критического анализа всего комплекса существующих исторических источников. С точки зрения автора, профессионализм исследователя заключается в том, чтобы, пробив, образно выражаясь, буром фактов аналитические шурфы в наслоениях представлений о прошлом (часто ложных и превратных), добраться до истоков, до корней, до сути исследуемой проблемы, а, значит, и до исторической правды. Такой метод исторического «глубокого погружения» эффективен и в преодолении различных аберраций, произошедших вследствие информационных пробелов, фальсификаций, мифологизации и т. п. В изучении сталинского официального антисемитизма как явления, имевшего специфическую социально-политическую природу, был применен отличный от теории тоталитаризма феноменологический подход.

Исследование не ограничивалось рамками академического дискурса. Учитывая общественно резонансный характер темы, автор, что называется, не творил в «башне из слоновой кости» и помимо традиционных научных методов и средств исследования использовал также научно-популярную литературу, материалы из СМИ и интернета, ибо ныне они формируют массовое историческое сознание общества, и реально влияют на расклад мнений внутри научного сообщества. Кроме того, в информации, почерпнутой из обозначенных «нетрадиционных» источников, выявилось немало ценных

оценок, суждений, выводов и просто фактических данных. К тем же лишенным профессионального снобизма методам автор прибегал, когда необходимо было максимально широко обсудить (апробировать) те или иные результаты исследования, для чего они в популярной форме излагались в СМИ. В этом, думается, и заключается современная активная позиция ученого-гуманитария, содействующего научному просвещению общества.

Поскольку феномен советской ИЕП рассматривается как производное от этатическо-социальной «амальгамы», и данное исследование нацелено на осмысление русско-еврейского исторического диалога культур, оно, помимо научного, имеет и «прикладное» значение, особенно в плане решения таких жизненно важных для современной России задач, как формирование гражданского общества и укрепление межэтнической толерантности.

Примечания

1 Ларин Ю. Евреи и антисемитизм в СССР. М. - Л., 1929; Против антисемитизма [Сб. ст. и мат.] / Под ред. Г. Алексеева и др. М, 1930.

2 Иудаика (Judaica studies) - комплекс научных дисциплин, изучающих историю и культуру еврейства.

3 См., например: Зайончковский П. А. Российское самодержавие в конце XIX столетия (Политическая реакция 80-х - начала 90-х годов). М. 1970; Евсеев Е. С. Из истории сионизма в царской России // Вопросы истории. 1973. № 5. С. 59-78.

4 Medvedev Roy A. Let History Judge: The Origins and Consequences of Stalinism. N.Y., 1971. P. 615; Медведев P. А. К суду истории. Генезис и последствия сталинизма. Нью-Йорк, 1974. С 1001.

5 Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ. 1918-1956. Опыт художественного исследования. Париж, 1973. Т. 1. Ч. 1. С. 102; Солженицын А. И. Малое собрание сочинений. Т. 5. М., 1991. С 74.

6 Антонов-Овсеенко А. В. Портрет тирана. М., 1994. С. 401.

7 Геллер М. Я., Некрич А. М. Утопия у власти. М., 2000. С 504, 510, 512.

8 Восленский М. С. Номенклатура: господствующий класс Советского Союза. М., 1991. (Впервые вышла в свет в Мюнхене в 1980 г.)

9 Вопросы истории КПСС. 1990. № 11. С. 90-105.

10 Известия ЦК КПСС 1989. № 12. С. 34-40.

11 Советская культура. 1989. 9 февраля; Еврейская газета. 1991. 2 июля.

12 См. интервью секретаря ЦК КПСС по идеологии И. Т. Фролова («Еврейская газета» от 2 июля 1991г.).

13 Волкогонов Д. А. Триумф и трагедия. Политический портрет И. В. Сталина. В 2-х кн. М., 1990; Жуков Ю. Н. Тайны Кремля: Сталин, Молотов,

Берия, Маленков. М., 2000. Вдовин А. И. Русские в XX веке. М., 2004; Неве-жин В. А. Синдром наступательной войны. Советская пропаганда в преддверии «священных боев» 1939-1941 гг. М., 1997 и др.

14 Волков Ф. Д. Взлет и падение Сталина. М., 1992; Платонов О. А. Тайная история России. XX век. Эпоха Сталина. М, 1996; Кожинов В. В. Россия. Век ХХ-й (1939-1964). (Опыт беспристрастного исследования). М., 1999; Радзинский Э. С. Сталин: жизнь и смерть. М, 2003 и др.

15 Зубкова Е. Ю. Общество и реформы 1945-1964. М., 1993. С. 75-76,87-88,98. См. также: Зубкова Е. Ю. Кадровая политика и чистки в КПСС. 1945-1953 // Свободная мысль. 1999. № 3, 4, 6.

16 Бордюгов Г. А. Чрезвычайный век российской истории. Четыре фрагмента. СПб., 2004. С. 247-273.

17 Курс советской истории. В 2-х кн. Кн.2. 1941-1991 / Под ред. А. К. Соколова. М, 1999. С. 177.

18 Пихоя Р. Г. Советский Союз: история власти. 1945-1991. Новосибирск, 2000. С. 64.

19 Данилов А. А., Пыжиков А. В. Рождение сверхдержавы: СССР в первые послевоенные годы. М., 2001. С. 167, 260-261.

20 Куманев В. А. 30-е годы в судьбах отечественной интеллигенции. М., 1991; Бабиченко Д. Л. Писатели и цензоры. Советская литература 1940-х годов под политическим контролем ЦК. М., 1994; Громов Е. С. Сталин: власть и искусство. М.,1998. С.438, 453; Горяева Т. М. Политическая цензура в СССР. 1917-1991 гг. М., 2002. С. 300, 302.

21 Сойфер В. Н. Власть и наука. История разгрома генетики в СССР. М., 1993; Сонин А. С. «Физический идеализм»: История одной идеологической кампании. М., 1994; Есаков В. Д., Левина Е. С. «Дело КР. Суды чести в идеологии и практике послевоенного сталинизма». М, 2001.

22 Петрова Н. К. Антифашистские комитеты в СССР: 1941-1945 гг. М., 1999.

23 Столяров К. А. Палачи жертвы. М., 1997; Звягинцев А. Г., Орлов Ю. Г. Приговоренные временем. Российские и советские прокуроры. XX век. 1937— 1953 гг. М., 2001; Попов А. Ю. 15 встреч с генералом КГБ Бельченко. М, 2002; Петров Н. В. Репрессии в аппарате МГБ в последние годы жизни Сталина. 1951-1953 // Cahiers du Monde Russe. 2003 (April - Septembre). № 44/2-3. P. 1-35.

24 Данилов А. А. И. В. Сталин в 1945-1953 гг.: новые источники и попытки осмысления // Историография сталинизма. Сб. статей / Под ред. Н. А. Симония. М., 2007. С. 274-320; Аманжолова Д. А. Сталинизм в национальной политике: некоторые вопросы историографии // Там же. С. 321-355; Повар-ницын Б. И. Историография сталинской этнополитики: от политической конъюнктуры - к научному знанию // Там же. С. 356-414.

25 Борщаговский А. М. Обвиняется кровь. М., 1994; Гейзер М. М. Ми-хоэлс. Жизнь и смерть. М., 1998; Генина Е. С. Кампания по борьбе с космополитизмом в Кузбассе (конец 1940 - начало 1950-х гг. / Сер. «Евреи в Сибири и на Дальнем Востоке». Вып. 2. Красноярск, 2003; Исторические

судьбы евреев в России и СССР: начало диалога (Сб. статей) / Отв. ред. И. Крупник. М., 1992.; Медведев Ж. А. Сталин и еврейская проблема. Новый анализ. М., 2003 и др.

26 В роли локомотива развития этого направления выступили как старые академические общеисторические издания («Вопросы истории», «Отечественная история» и др.), опубликовавшие после 1991 г. немало статей по еврейской тематике, так и новая узко специализированная научная периодика. В 1992 г. появился «Вестник Еврейского университета в Москве» (с 1999 г. - «Вестник Еврейского университета»), однако наиболее авторитетным в научным кругах является ныне альманах Международного исследовательского центра российского и восточноевропейского еврейства «Архив еврейской истории», ежегодно пополняющийся (начиная с 2004 г.) комплект которого составил в 2007 г. 4 тома. Материалы из этих научных изданий послужили подспорьем для данного исследования, как, впрочем, и публикации в современной отечественной научно-популярной периодике, в основном в журнале «Родина», чья редакция в 2002 г. подготовила спецвыпуск «Евреи в России» (№ 4-5).

27 Солженицын А. И. Образованщина // Новый мир. 1991. № 5. С. 28-46; Солженицын А. И. Двести лет вместе. В 2-х ч. М., 2001-2002.

28 Шафаревич И. Р. Трехтысячелетняя загадка. История еврейства и перспективы современной России. СПб., 2002.

29 Шафаревич И. Р. Указ. соч. С. 245-246; Солженицын Двести лет вместе. Ч. 2. С. 404; Медведев Ж. А. Сталин и еврейская проблема. С 273-276.

30 Альтман И. А. О депортации 1953 г. // Новый век. 2002. № 2. С. 107-112.

31 Альтман И. А. Жертвы ненависти. Холокост в СССР, 1941-1945 гг. М., 2002. С. 373-399.

32 Еврейский мир. Ежегодник на 1939 год / Объединение русско-еврейской интеллигенции (Париж). Иерусалим - М., 2002; Еврейский мир. Сборник II 1944 года / Союз русских евреев в Нью-Йорке. Иерусалим - М., 2001.

33 Шварц С. М. Антисемитизм в Советском Союзе. Нью-Йорк, 1952. С. 8.

34 Baron S. Russian Jews under Tsars and Soviets. N.Y., 1964.

35 Levin N. The Jews in the Soviet Union since 1917. Paradox of Survival. In 2 Vol. N.Y. - London, 1988.

36 Levin N. Op. cit. Vol.1. P. 445.

37 Shneer D. Having it Both Ways: Jewish Nation Building and Jewish Assimilation in the Soviet Empire // Ab Imperio. 2003. № 3. P. 377-393.

38 Goldberg B. Z. The Jewish Problem in the Soviet Union. N.Y., 1961; Ethnic Minorities in the Soviet Union / Ed. by E. Goldhagen. N.Y, 1968; Shatter H.G. The Soviet Treatment of Jews N.Y, 1974; Sawyer Т.Е. The Jewish Minority in the Soviet Union.Boulder, Colo, 1979; Soviet Nationality Policies and Practices / Ed. by J. Azrael. Chicago, 1979; Gitelman Z. Y. A Century of Ambivalence. The Jews of Russia and the Soviet Union, 1881 to the Present. N.Y, 1988; Simon G. Nationalism and Policy toward the Nationalities in the Soviet Union. Boulder, Colo, 1991; Kagedan, A. Soviet Zion: The Quest for a Russian Jewish Homeland. N.Y, 1994.

39 Центр инициировал масштабный проект публикации факсимиле статей на еврейскую тему из советской русскоязычной и идишистской периодики в многотомной документальной серии «Евреи и еврейский народ», в рамках которого в 1973 г. под редакцией Б. Пинкуса вышли три тома материалов за 1948-1953 гг.

40 Altshuler М. Soviet Jewry since the Second World War. Population and Social Structure. N.Y., 1987; Idem. Soviet Jewry on the Eve of the Holocaust. A Social and Demographic Profile. Jerusalem, 1998; Pinkus B. The Jews of the Soviet Union: The History of a National Minority. Cambridge University, 1988; Redlich Sh. Propaganda and Nationalism in Wartime Russia: The Jewish Antifascist Committee in the USSR. 1941-1948. Boulder, 1982; Idem. War, Holocaust and Stalinism. A Documented History of the Jewish Anti-Fascist Committee in the USSR. London, 1995; Ro'i Ya. Soviet Decision making in Practice. The USSR and Israel, 1947-1954: New Brunswick - London, 1980; Idem. The struggle for Soviet Jewish Emigration, 1948-1967, Cambridge University Press, 1991; Idem. The Jewish Religion in the Soviet Union after World War II //Jews and Jewish Life in Russia and the Soviet Union / Ed. by Ya. Ro'i. London, 1995.

41 Ettinger Sh. Historical Roots of Anti-Semitism in the USSR // Proceedings of the Seminar in Soviet Anti-Semitism held in Jerusalem on April 7-8, 1978. Vol. 1.// Hebrew University of Jerusalem, 1979. P 19-21; Ettinger, Sh. The «Jewish Question» in the USSR. // Proceedings of the Expert's Conference on Soviet Jewry. London, 4-6 January 1983. - Soviet Jewish Affairs. Vol. 15. № 1. February 1985. P. 11-16.

42 Pinkus B. The Jews of the Soviet Union: The History of a National Minority. P. 138,139.

43 Ibid. P. 143.

44 Скажем, на Украине, где антисемитизм был традиционно силен, начиная со времен казацкой вольницы Богдана Хмельницкого (XVII век) и кончая погромами периода Гражданской войны 1918-1921 гг. и нацистской оккупацией 1941-1944 гг., распространение юдофобии среди населения было существенно значительней, чем, например, в советской Средней Азии.

45 Pinkus В. Op. cit. Р. 155-161.

46 Вышедшая в 1981 г. в Нью-Йорке книга А. В. Антонова-Овсеенко была насыщена леденящими кровь небылицами: о поручении Сталина Президиуму ЦК КПСС «спасти» от погромов евреев посредством их депортации (для чего в Биробиджане якобы начали строить бараки); о том, что тех немногих из них, которых предполагалось оставить в Москве, обяжут нашить на рукава желтые звезды; о том что евреев, арестованных в 1950 г. на московском автомобильном заводе, «гебисты» затравили до смерти собаками, и т. п. (Antonov-Ovseyenko A. The Time of Stalin: Portrait of Tyranny. N.Y 1981. P. 290, 291).

47 Беленькая Л., Зингер Б. Наперекор. Еврейское национальное движение в СССР и его идеология (1945-1976 гг.). Минск, 2004. С. 41, 48, 51, 186.

48 См., например: Прокофьев Д. Уравнение мнимых величин // Лехаим. 2004. № 6. С. 51; См. также ответ Л. Беленькой и Б. Зингера с итоговым комментарием Д. Прокофьева (Лехаим. 2004. № 10. С. 94-95).

49 Мицель М. Программы «Джойнта» в СССР // Материалы Десятой ежегодной международной междисциплинарной конференции по иудаике. Ч. 1. М., 2002. С. 119-138; Зельцер А. Евреи советской провинции: Витебск и местечки 1917-1941. М., 2006.

50 Преемник поочередно издававшихся с 1985 г. бюллетеней ЦДВЕ: «Евреи и еврейская тематика в советских и восточноевропейских публикациях», «Jews and Jewish Topics in the Soviet and East-European Publications», «Jews and Jewish Topics in the Soviet Union and Eastern Еигоре», «Jews in Eastern Еигоре».

51 Kopchenova I. Policy toward Jews at Institutions of Higher Educations in Ukraine, 1949-1950 //Jews in Russia and Eastern Europe. 2003. № 2 (51). P. 125-146 и др.

52 Еврейский антифашистский комитет. 1941-1948. Документированная история / Под ред. Ш. Редлиха и Г. В. Костырченко. М., 1996; Неправедный суд. Последний сталинский расстрел. Стенограмма судебного процесса над членами Еврейского антифашистского комитета / Отв. ред. В. П. Наумов. М.,1994; Советско-израильские отношения. Сб. документов. 1941-1953. В 2-х кн. / Под ред. Б. Л. Колоколова, Э. Бенцура и др. М., 2000 и др.

53 Аллилуева С. И. Двадцать писем к другу. М., 1990; Аллилуева С. И. Только один год. М., 1990; Хрущев Н. С. Воспоминания // Вопросы истории. 1990. № 4, 7; 1991. № 11,12; 1992. № 1; Шепилов Д. Т. Воспоминания // Вопросы истории. 1998. № 4, 5, 6, 7 и др.

Глава 1. ИСТОКИ ПРОБЛЕМЫ

«ДАЛЬНИЕ - БЛИЖНИЕ» (XIX - первая треть XX вв.) И ЕЕ ВЫЗРЕВАНИЕ (1936-1941)

Феномены русской и советской интеллигенции

Чтобы составить правильное представление о том, какое место занимала интеллигенция еврейского происхождения (ИЕП) сначала в российском, а потом и в советском обществе и какую роль в них играла, важно осознать основное: она была неразрывной частью отечест-венного образованного слоя, и потому социальные характеристики ее идентичности имели отнюдь не меньшее, а в отдельные периоды истории даже большее значение, чем этнические. Эта главная особенность не только обусловливает правомерность использования понятия «русско-еврейская интеллигенция», но и заставляет детальней разобраться в «русских корнях» этого исторического феномена.

Начать с того, что термин «интеллигенция» был предложен в 1860-х гг. русским литератором П. Д. Боборыкиным. В отличие от родственного западного понятия «intellectuels», имевшего сугубо социологический смысл и использовавшегося начиная с эпохи Просвещения применительно к людям умственного труда, это русское нововведение носило более узкий характер и, имея главным образом идейно-политическую и морально-этическую окраску, распространялось только на тех «интеллектуалов», которые оппозиционно, критически относились к власти, причем, главным образом, с лево-либеральных идеологических позиций.

Известный ученый-экономист М. И. Туган-Барановский отмечал: «Под интеллигенцией у нас обычно понимают не вообще представителей умственного труда... а преимущественно людей определенного социального мировоззрения, определенного морального облика. Интеллигент - ... человек, восставший на предрассудки и культурные традиции современного общества, ведущий с ними борьбу во имя

идеала всеобщего равенства и счастья. Интеллигент - отщепенец и революционер, враг рутины и застоя, искатель новой правды»1.

Другой русский мыслитель (либерально-религиозного толка) Г. П. Федотов, именуя русскую интеллигенцию «детищем Петровым», уточнял: «Прежде всего ясно, что интеллигенция - категория не профессиональная. <...> Приходится исключить из интеллигенции всю огромную массу учителей, телеграфистов, ветеринаров (хотя они с гордостью притязают на это имя) и даже профессоров...»2.

Отсюда следует, что согласно дореволюционной семиотике интеллигент это не просто образованный человек, а «критически мыслящая» и, как правило, оппозиционно настроенная по отношению к власти личность, прогрессист, но никак не консерватор. Более того, противостоя в духовной сфере русскому традиционализму, русская интеллигенция еще с конца XVIII века, но особенно с эпохи либеральных реформ Александра II была сильно подвержена идейному влиянию революционного радикализма, коим заражала все российское образованное общество. Философ и литератор В. В. Розанов -тонкий и «гениальный наблюдатель русской души»3, да и еврейской тоже - был, между прочим, во многом прав, утверждая в январе 1913 г.: «Я думаю, русские евреев, а не евреи русских развратили политически, развратили революционно. Бакунин и Чернышевский были раньше «прихода евреев в русскую литературу»4.

После захвата власти большевиками социальная идентичность отечественной интеллигенции претерпела существенные качественные изменения. Поскольку новые хозяева страны почти изначально стали жестко пресекать любые проявления политической оппозиционности, интеллигенты, в большинстве своем враждебно настроенные (особенно на элитарном уровне) к большевикам, были поставлены ими перед судьбоносным выбором*: либо, отстаивая свое свободомыслие, открыто противопоставить себя советскому государству и тогда почти наверняка пасть жертвой «красного террора» или быть изгнанными из страны, либо, коренным образом «перестроившись» и отказавшись от традиционного фрондерства, не только деклариро-

* Следующее знаменитое высказывание В. И. Ленина знаменовало собой неизбежность этой политической дилеммы: «Интеллектуальные силы рабочих и крестьян растут и крепнут в борьбе за свержение буржуазии и ее пособников, интеллигентиков, лакеев капитала, мнящих себя мозгом нации. На деле это не мозг, а говно. "Интеллектуальным силам", желающим нести науку народу (а не прислуживать капиталу), мы платим жалование выше среднего. Это факт. Мы их бережем. Это факт. Десятки тысяч офицеров у нас служат Красной Армии и побеждают вопреки сотням изменников». (Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 51. С. 48-49).

вать лояльность к новой власти, но и - дабы элементарно выжить -пойти к ней на службу как к монопольному в стране работодателю и подателю всех жизненных благ.

Некоторым, избравшим первый вариант, «посчастливилось», как известно, покинуть страну на «философском пароходе» и тем самым остаться в живых. Тем же, кто предпочел второй, пришлось приобщиться к новой, социально пестрой страте «совслужащих», что, впрочем, не помешало властным верхам еще лет двадцать, мягко говоря, сомневаться в их политической благонадежности со всеми вытекающими из этого недоверия последствиями, в том числе и репрессивного характера.

Комментируя результаты этого своеобразного «конкордата», тот же Федотов отмечал в 1926 г., что с установлением советской власти «вековое противостояние интеллигенции и народа заканчивается: западничество становится народным, отрыв от национальной почвы -национальным фактом. Интеллигенция, уничтоженная революцией, не может возродиться, потеряв всякий смысл. Теперь это только категория работников умственного труда или верхушка образованного класса»5. А спустя еще два десятилетия Федотов со всей определенностью подытожил: «Не будет преувеличением сказать, что вся созданная за 200 лет Империи свободолюбивая формация русской интеллигенции исчезла без остатка»6.

Так с русской интеллигенции был совлечен романтический флер претензий на олицетворение совести, «соли» нации. Прагматичные большевики видели в ней в лучшем случае интеллектуальное подспорье в строительстве «нового общества», определив ее социальный статус как «прослойки» между рабочим классом и крестьянством. При Хрущеве, когда отношение верхов к интеллигенции значительно смягчилось, она стала официально именоваться «особым социальным слоем»7.

Впрочем, тогда уже имелась в виду так называемая «народная интеллигенция». Ее формированием большевики озаботились сразу после захвата власти. В своей работе «Удержат ли большевики государственную власть?» В. И. Ленин, подчеркнув, что «мы не утописты», и что «мы знаем, что любой чернорабочий и любая кухарка не способны сейчас же вступить в управление государством», потребовал «немедленного разрыва с тем предрассудком, будто управлять государством... в состоянии только богатые или из богатых семей взятые чиновники», призвав к тому, чтобы «к обучению этому немедленно начали привлекать всех трудящихся, всю бедноту»8. Нацеливаясь на создание «своей», «трудовой» интеллигенции, способной служить советской власти не за страх, а за совесть, эта власть «пока»

вынуждена была «использовать» «буржуазных спецов», третируя их как «старорежимный» социальный продукт. Особый цинизм в отношении «буржуазной интеллигенции» выказывал тогдашний хозяин Петрограда Г. Е. Зиновьев, который предлагал избавляться от нее, как от «выжатого и не нужного больше лимона»9 по мере того, как будет отпадать в ней надобность.

Окончание Гражданской войны, если и способствовало некоторому смягчению политики большевиков в отношении интеллигенции, то незначительному. В августе 1922 г. XII конференция РКП(б) осудила «эсеро-меныиевистские и мнимо-беспартийные буржуазно-интеллигентские верхи» за попытку использовать легальное прикрытие «в контрреволюционных целях», после чего, собственно, и произошла упомянутая высылка за границу цвета свободомыслящей российской интеллигенции10.

Как известно, репрессивная политика резко усилилась с конца 1920-х гг., когда «буржуазных спецов» уже не отправляли в эмиграцию, а арестовывали по надуманным обвинениям. Тогда ОГПУ с его универсальным охватом всех интеллектуальных сфер - от научно-технической и военной до академической и искусства - поставило на поток фабрикацию политических провокаций, наподобие дел «Про-мпартии», «Союзного бюро меньшевиков», «Трудовой крестьянской партии», «академического» (аресты С. Ф. Платонова, Н. П. Лихачева, других историков старой школы), «Российской национальной партии» («дело славистов»), операции «Весна» (аресты военспецов Красной армии - бывших царских генералов и офицеров)11.

Одновременно с подавлением старой интеллектуальной элиты, процент партийной прослойки в которой так и не превысил двух, взращивалась новая, рабоче-крестьянская, которая как будущий авангард социалистического строительства должна была по духу стать сплошь коммунистической. Для достижения этой цели была создана основанная на классовом подходе многовариантная система подготовки специалистов и управленцев высшей квалификации - от выдвижения пролетариев «от станка» в «красные директора» и направления рабоче-крестьянской молодежи в рабфаки при вузах12 до создания в институтах красной профессуры и Комакадемии «резерва руководящих кадров».

Репрессивно подавляя старую интеллигенцию, Сталин, однако, не собирался изводить ее под корень. Будучи, как марксист, приверженцем теории прогресса, он благоговел перед интеллектом (даже «буржуазным») как его движителем. Однако, столкнувшись с упорной убежденностью буржуазных спецов в том, что большевики всего лишь случайные и временные правители великой России, решил

сильнодействующими, репрессивными средствами «излечить» их от синдрома высокомерия и фрондерства. Более того, не желая ставить крест на старой интеллектуальной элите, вождь хотел, загнав ее в политическое стойло заполучить дополнительную «тягловую силу» (знание - сила!) для обновленной колесницы советской государственности, устремлявшейся в будущее по имперскому пути. В марте 1937 г. Сталин четко обозначил следующую политическую грань: «Между нынешними вредителями и диверсантами, среди которых троцкистские агенты фашизма играют довольно активную роль, с одной стороны, и вредителями и диверсантами времен шахтинско-го периода, с другой стороны, имеется существенная разница»13. На деле это означало беспощадное подавление первых и смену гнева на милость в отношении вторых. Подтверждением последнего могут служить отнюдь не исключительные перипетии сложной биографии одного из «вредителей шахтинского периода» историка-академика (кстати, еврейского происхождения) Е. В. Тарле. В начале 1931 г. его как члена мифического «контрреволюционного Всенародного союза борьбы за возрождение свободной России» арестовали, сослав в Алма-Ату14. Однако вскоре разрешили возвратиться в Ленинград и снова преподавать в ЛГУ. Более того, когда летом 1937 г. за монографию «Наполеон» Тарле, подвергшись разгромной критике, был назван «изолгавшимся контрреволюционным публицистом, который в угоду троцкистам преднамеренно фальсифицирует историю», Сталин взял его под защиту, рекомендовав от имени Президиума АН СССР восстановить ученого в звании академика15.

Этот эпизод - одно из закономерных следствий нового идеологического курса советского руководства, в основе которого лежал отказ от огульного очернительства дореволюционной российской истории и создание пропагандистской парадигмы советского патриотизма, альтернативной революционному ленинскому космополитизму первого пятнадцатилетия советской власти.

С принятием в 1936 г. новой конституции (знаменовала собой построение в СССР основ социализма), формально декларировавшей восстановление гражданских прав и свобод, в том числе и равенства всех перед законом независимо от социального происхождения, статус интеллигенции в обществе существенно повысился. В широко распубликованном постановлении ЦК ВКП(б) «О постановке партийной пропаганды в связи с выпуском "Краткого курса истории ВКП(б)"» от 14 ноября 1938 г., а потом и в выступлении Сталина на XVIII съезде партии в марте 1939 г. не только было заявлено о рождении в результате «культурной революции» упомянутой народной советской интелли

генции («всеми своими корнями» связанной с рабочим классом и крестьянством) и о ее «важной роли» в Советском государстве, но и как бы задним числом осуждалось «дикое», «махаевское», «пренебрежительное», «антиленинское» отношение к интеллигенции как таковой16.

Но парадокс ситуации состоял в том, что когда произносились эти примирительные фразы, интеллигенции в прежнем понимании уже не существовало. К тому времени окончательно развеялась дореволюционная семантика слова «интеллигенция», которое в официальной трактовке стало отождествляться с таким понятием, как «служащие». На том же XVIII съезде В. М. Молотов определил численность этой новой «служащей» (государству) интеллигенции в 9,6 млн. человек, включив в ее состав не только высококвалифицированных специалистов (инженеров, учителей средних школ, преподавателей вузов и т. п.), но также медсестер и счетоводов, чей образовательный уровень был существенно ниже. Впрочем, в то время даже среди первых секретарей райкомов партии - также причисленных к интеллигенции -лиц со средним и высшим образованием было менее 29 %17.

Однако, имея в виду предвоенные приоритетные интересы СССР, следует отметить, что к концу 1930-х гг. удалось достигнуть главного: был сформирован, хотя еще во многом «сырой», очень неоднородный, но уже в достаточной степени консолидированный интеллектуальный слой, вполне пригодный для решения стоявших тогда основных государственных задач. И пусть этот слой, в отличие от интеллигенции дореволюционного времени, уже не являлся частью (притом ведущей!) гражданского общества, а был полностью огосударствлен (со всеми вытекающими из этого последствиями, в том числе и негативными), он в целом соответствовал основному своему предназначению - служить инструментом интеллектуального обеспечения нормального и полноценного функционирования индустриального общества, что с учетом приближавшейся войны имело для страны без преувеличения судьбоносное значение.

Генезис советской еврейской интеллигенции

Исходным пунктом проблемы следует считать произошедшее в результате разделов Польши в последней трети XVIII столетия включение в состав Российской империи земель, населенных евреями. Екатерина II гарантировала этим новым подданным сохранение прежних прав на свободное вероисповедание и владение собственностью. Правда, реализация этих прав ограничивалась территориально: еврейское население могло проживать только в Белоруссии,

Екатеринославском наместничестве и Таврической области, что, собственно, и закреплялось в именном указе от 23 декабря 1791 г., положившем начало введению в империи «черты постоянной еврейской оседлости». Впрочем, устанавливаемые ограничения в передвижении первоначально не могли считаться чем-то дискриминационным специально в отношении евреев, поскольку и основная масса тогдашнего русского населения - мещане и получившие волю только в 1861 г. крестьяне - также не были свободны в выборе места жительства. С этим был согласен и историк Ю. И. Гессен18. Лишь в пореформенный период черта еврейской оседлости стала превращаться в анахроничный символ ущемления национальных прав.

Своего рода закладным камнем в фундаменте светского образования российского еврейства, этой колыбели национальной интеллигенции, пожалуй, следует считать указ Александра I от 9 декабря 1804 г., которым было введено в действие «Положение для евреев», гласившее, что евреи «могут быть принимаемы и обучаемы, без всякого различия от других детей, во всех российских училищах, гимназиях и университетах»19. Правда, на практике этим правом смогли воспользоваться лишь немногие из основной массы еврейского населения, жившей по традиционному национально-религиозному укладу и в рамках средневекового кагального самоуправления, запрещавшего обучение детей в общеобразовательных светских школах, но зато поощрявших, в частности, ранние браки в 13-14 лет.

Положение стало меняться только при Николае I, задавшемся целью «перековать» евреев в полезных для государства подданных и предпринявшим попытку коренного преобразования еврейского быта, считавшегося в верхах исполненным предрассудков, невежества, косности и фанатизма. Поскольку «корень зла» усматривали в вековой этнокультурной обособленности евреев, во главу угла была поставлена задача их «слияния» (в значительной мере форсированного, а значит, и социально болезненного!) с остальным населением империи. Для чего был осуществлен широкий комплекс реформ -от введения насильственной рекрутчины (1827 г.), упразднения кагалов (1844 г.) и запрета на ношение традиционной одежды (1850 г.) до учреждения в 1844-1847 гг. в губерниях черты оседлости казенных еврейских училищ - начальных и раввинских (последние готовили учителей для первых). Если в 1841 г. в общеобразовательных учреждениях Министерства народного просвещения обучалось 238 евреев, а в частных и общественных светских школах - 901, то в 1855 г. только в одноразрядных двухгодичных казенных еврейских училищах - около 200020.

Эти - в духе просвещенного абсолютизма - начинания нашли горячих сторонников в лице так называемых маскилов - еврейских просветителей в духе идей европейского гуманизма. Поскольку зачинатели еврейского просвещения (Гаскалы*) в России - И. Б. Ле-винзон, Г. А. Маркевич и другие - являлись последователями отца-основателя этого движения подданного Пруссии, философа М. Мендельсона (1729-1786) и несли в еврейские общины немецкую культуру, их прозвали «берлинерами». Тем не менее, европеизируя своих соплеменников, они, пусть и косвенно, внесли значительный вклад в формирование грунтового слоя почвы, из которого произрастала русско-еврейская интеллигенция.

Следующий рубеж на пути интеллектуальной эмансипации еврейства был преодолен - во многом - благодаря либеральным реформам Александром II, в правление которого, собственно, и возникла как таковая русско-еврейская интеллигенция. Если Николай I «вгонял» евреев в русское общество по преимуществу административно-силовыми методами, так сказать, кнутом, то его сын и преемник избрал для достижения той же цели тактику пряника. Это стимулировало - благодаря предоставлению социально-имущественных прав и привилегий - социальную модернизацию прежде всего наиболее состоятельного общинного слоя евреев (крупных торговцев, предпринимателей и т. п.), представители которого имели и средства, и булыпую социальную мотивацию для получения их детьми светского образования. Поэтому главной особенностью реформ была их избирательность и постепенность. Скажем, право селиться вне черты оседлости получили сначала (1861 г.) евреи, окончившие университет с ученой степенью, и только потом (1879 г.) - все обладатели дипломов о высшем образовании21.

Однако во многом именно эта половинчатость, а также сохранявшиеся в укладе российского общества пережитки феодальной архаики обрекли как преобразования Александра II в целом, так и предпринятое им решение еврейского вопроса, в частности, на неудачу. Царь так и не решился уравнять евреев в правах с другими подданными империи, при том, что в основных странах Европы законодательная эмансипация евреев стала свершившимся фактом: во Франции - еще в 1791 году, в

* Гаскала (др.-евр. — просвещение) — просветительское, движение еврейской, буржуазной интеллигенции Германии, Польши, России в 18—19 вв. Сторонники Гаскалы выступали против идеи национально-религиозной исключительности евреев, боролись с хасидизмом, ставили целью распространение среди евреев научных знаний и полезных профессий. - Прим. ред.

Великобритании - в 1860-м, в Италии - в 1861-м, в Австро-Венгрии -в 1867-м, в Германии - в 1871-м, в Болгарии - 1878-м.

Политика льготной ассимиляции евреев, толком не успев в полную силу развернуться, вызвала и межэтнические трения. Значительная часть русского образованного общества, мягко выражаясь, настороженно отнеслась к инфильтрации в их среду евреев, тем более что последние в большинстве своем, в отличие от собратьев в Европе, не стремились стать христианами: быть может, потому, что находились под сильным влиянием национально-культурного традиционализма, питаемого местечками «черты», где проживало подавляющее большинство евреев империи. Болезненные процессы ассимиляции еврейства усугубились заметным с середины 1870-х гг. общим торможением реформ в России.

И все же даже такая ограниченная либерализация русской и еврейской жизни смогла разбудить к новой жизни немало обитателей местечек в черте оседлости. Понятно, что наибольший новаторский энтузиазм проявляла еврейская молодежь. Именно ее имел в виду М. Г. Моргулис, вспоминавший об этом времени: «Все бросились на изучение русского языка и русской литературы; каждый думал только о том, чтобы скорее породниться и слиться с окружающей средой»22.

С начала 1860 гг. стали выходить еврейские периодические издания на русском языке. При сокращении числа обучавшихся в казенных еврейских и раввинских училищах (были в 1873 г. преобразованы в еврейские учительские институты) нарастал приток евреев в общеобразовательные школы и университеты. Если в 1853 г. в гимназиях училось 159 евреев, в 1863 г. - 552, то в 1880 г. - уже около 7 тысяч. Только в 1876-1883 гг. количество евреев в гимназиях и прогимназиях почти удвоилось (с 4684 до 8128 чел.), а в университетах за тот же период оно возросло в шесть раз (с 306 до 1856 чел.), составив 14,5 % от общей численности студентов23. Если до начала 1870-х гг. культурной столицей евреев считалась Одесса, портовый многонациональный город черты оседлости, игравший роль своеобразного космополитического чистилища для прибывавшего туда местечкового еврейства, то потом таким центром стал Санкт-Петербург, где свою деятельность развернули крупные еврейские предприниматели и банкиры (Гинцбурги, Поляковы и др.), которые выступали в качестве штадланов (ходатаев, заступников) евреев перед властью и покровительствовали их просвещению. Благодаря этому не только в имперской столице, но и в Москве, других крупных городах коренной России стали все больше селиться лица так называемых свободных профессий - врачи, адвокаты, литераторы,

журналисты, деятели искусств, которые и составили костяк русско-еврейской интеллигенции.

Новое правление, Александра III, омраченное предшествовавшей трагической гибелью Александра II и последовавшими кровавыми еврейскими погромами, вошло в историю как период контрреформ, в контексте которых официальная «еврейская политика» была существенно скорректирована. Курс на просвещение еврейства с последующим его слиянием с коренной национальностью сменился опасливым сдерживанием социальной активности еврейства и максимально возможной его изоляцией от русской жизни. Требование отказа от еврейства в обмен на полноправие стало еще более категоричным. Новый министр внутренних дел Н. П. Игнатьев дал ясно понять представителям еврейства, что им «нечего рассчитывать на льготы, на расширение прав», заявив при этом, что погромы «во многих случаях вызваны самими евреями» и что для евреев «теперь открыта западная граница»24.

Резкий переход верхов от политики абсорбции еврейства русским обществом к отторжению от него был законодательно закреплен в дискриминационных «Временных правилах о евреях» от 3 мая 1882 г., а также в последующих ограничительных мерах (циркуляры министра народного просвещения И. Д. Делянова 1887 г. о введении процентных норм для евреев, поступающих в высшие и средние учебные заведения25). В результате стала возможной такая массовая полицейская акция, как выселение в 1891-1893 гг. более 25 тысяч евреев из Москвы. Все это заметно повлияло на настроения в еврейском социуме. На смену массовым ассимиляционным стремлениям приходит альтернативный рост национального самосознания в духе громко заявившего о себе тогда европейского этатического национализма (прелюдия к возникновению сионистского движения в 1897 г.). Наряду с массовым уходом во внутреннюю эмиграцию (национализм) среди евреев отмечается и бурный рост эмиграции внешней. В 1881-1914 гг. Россию покинуло почти 2 млн. евреев26. Стремительно нарастал и процесс социально-политической радикализации еврейства, начавшийся еще в 1870-е гг. с участия в народническом хождении в народ.

Однако эти новые тенденции были не только следствием ужесточения «еврейской политики» верхов, но определялись - быть может, даже в большей степени - и другими факторами. Так, размышляя по поводу возрождения еврейского самосознания Г. Я. Аронсон писал: «Неудача ассимиляционных устремлений русско-еврейской интеллигенции была предрешена прежде всего потому, что в отличие от Германии, еврейство в России представляло собой многомиллион

ный народный массив. ...Поэтому процессы денационализации в еврейской интеллигенции раньше или позже должны были быть изжиты, - тем более, что наряду с интеллигенцией столиц и крупных городов, получавших доступ в высшие учебные заведения, заметно вырастали кадры новой, народной, низовой интеллигенции, вышедшей из ешиботов* и синагог, одушевленной идеалами служения не только абстрактному человечеству или России, но и своему родному обездоленному народу...»27.

Существовала неполитическая мотивация и массового исхода евреев из России. Ведь неслучайно подавляющее большинство выехавших из России до первой мировой войны евреев (более 1,5 млн.) обосновалось в США, куда иммигранты со всего света (из Италии, Ирландии, Украины, Германии и др.) направлялись прежде всего в поисках лучшей жизни, то есть исходя из экономических соображений, которые, конечно, легче было реализовать в бурно индустриализировавшейся Америке, чем в странах, делавших на пути такой модернизации только первые шаги. Да и в революцию евреи шли не столько движимые сознанием ущемления их национальных прав, сколько ради достижения общегражданских свобод. Поэтому есть веские основания утверждать, что судьба российского еврейства в большей степени зависела от развития общей социально-политической и экономической ситуации в стране и мире, а также от изменений в этнической ментальное™, чем от ограничительной политики властей, которая не носила самодовлеющего характера. Скажем, в военный 1915 г. под напором еврейских выселенцев и беженцев из прифронтовой полосы фактически была прорвана черта еврейской оседлости (формально она сохранялась!), а фронтовикам-евреям и их детям были предоставлены льготы при приеме в высшие учебные заведения. Тогда наряду с переливом еврейского населения в города коренной России стало резко повышаться и его представительство в тамошних университетах - этих «кузницах» русско-еврейской интеллигенции. Например, в Московском университете оно составило в 1916 г. 11,6 %28.

В начале XX столетия русско-еврейская интеллигенция в национально-идентификационном, культурном и социально-политическом плане представляла собой чрезвычайно пеструю палитру соци

* Ешибот (eschibah - собрание учащихся под председательством «старейшего») - иудейская, высшая школа по подготовке главным образом раввинов; возникли в Вавилонии, Палестине, Египте в период формирования Талмуда. В России ешиботы появились в 19 в. - Прим. ред.

альной вовлеченности в «русские дела». Особенно впечатляющей она была в политике, где на противоположных этнокультурных полюсах находились деятели, с одной стороны, национально ориентированные, - от сионистов, ратовавших за собственное государство, до бундовцев, прокламировавших национально-культурную автономию (В. Е. Жаботинский, С. М. Дубнов, Р. А. Абрамович и др.), а с другой, - полностью отрекшиеся от своей национальной идентичности, от монархистов-выкрестов (высокопоставленный царский чиновник И. Я. Гурлянд) до большевиков-космополитов (Л. Д. Троцкий, Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев и др.).

В сравнении с миллионными народными массами еврейства (по переписи 1897 г. в России насчитывалось 5215800 подданных иудейского вероисповедания) - практически не ассимилированного, ведущего традиционный и по преимуществу убогий и скудный образ жизни в местечках черты оседлости - их образованные и приобщившиеся к русской культуре соплеменники, представляли собой тонкий поверхностный слой, своего рода культурную пленку. Если учесть, что в том же 1897 г. русским языком свободно владели только 67 тыс. евреев29, причем в подавляющем большинстве это были торговцы, аптекари, служащие различных контор, банков, предприятий, то собственно русско-еврейских интеллигентов - врачей, юристов, журналистов, литераторов, политиков, педагогов, деятелей науки, техники, искусства - оказывалось не так-то и много. Тем не менее, немалая их толика вписала свои имена в историю России второй половины XIX - начала XX веков. Во всяком случае, список русско-еврейских деятелей, внесших заметный вклад в ту или иную сферу жизнедеятельности дореволюционной России, объемен. Так, русская культура многим обязана талантам блестящих музыкантов Антона и Николая Рубинштейнов (основателей Петербургской и Московской консерваторий), скульптора Марка Антокольского, художника Исаака Левитана.

Невзирая на официальные правовые ограничения, несмотря на погромы и черносотенную пропаганду, ставшие в годы революции 1905-1907 гг. национальным бедствием, вопреки даже последовавшему потом печально знаменитому судебному процессу над облыжно обвиненным М. Бейлисом, многие русско-еврейские интеллигенты все же испытывали достаточно сильные патриотические чувства к стране, где они родились и в культуре которой были воспитаны.

Вместе с тем, как отмечалось, просвещенное еврейство в России, в отличие, скажем, от аналогичной этносоциальной группы в Германии, в большинстве своем не порывало со своими национальными корнями. Немногие решались обрубить их, перейдя в христианство

(философ С. Л. Франк, литераторы Б. Л. Пастернак, О. Э. Мандельштам и др.).

Когда в марте 1917 г. декретом Временного правительства об отмене вероисповедных и национальных ограничений были уже де-юре упразднены и архаическая черта еврейской оседлости, и одиозные процентные нормы, и другие «особые о евреях правила» (всего - сто сорок), это был знаменательный акт исторической справедливости и гуманизма30.

Подавляющее большинство русско-еврейских интеллигентов, тяготея или примыкая к партиям разного идейного диапазона - от правых кадетов до левого меньшевизма, - приветствовало Февральскую революцию, причем не столько потому, что та принесла им долгожданное гражданское полноправие, сколько находясь под воздействием, увы, утопической иллюзии о грядущей эре свободы и процветания для всех россиян.

Однако идея социальной справедливости, которую с октября 1917-го большевистская власть как новый цементирующий общество порядок стала насаждать жесткой рукой, оказалась жизнеспособнее идеи свободы, стремительно трансформировавшейся в условиях России во всеобщий хаос. В этих условиях значительная часть еврейской интеллигенции, не говоря уже о еврейском населении в целом, встала на сторону сильнейшей в стране власти, а таковой оказалась советская. И этот закономерный выбор был сделан вместе с русским и другими народами бывшей империи, которые вакханалии свободы предпочли порядок диктатуры. Немало из не принявших этого еврейских интеллигентов вынужденно оказалось в эмиграции.

Став хозяевами России, большевики, дабы обрести социальную опору в лице дискриминированных при царизме национальных меньшинств, сразу позиционировали себя как их защитники. В подписанной 2 (15) ноября 1917 г. Лениным и Сталиным «Декларации прав народов России» провозглашалась отмена «всех и всяких национальных и национально-религиозных привилегий и ограничений», «свободное развитие национальных меньшинств и этнографических групп...». Отвергнув старый имперский принцип деления страны на губернии, большевики «в интересах сближения трудовых масс отсталых народов с пролетариатом России» провели в 1918-1920 гг. административный передел страны по национальному признаку31. В разгоревшейся Гражданской войне большевики сделали серьезную ставку на «инородческий» элемент и победили во многом благодаря поддержке с его стороны. В 1921 г. Сталин, прагматически оценив этнический расклад населения России (без Финляндии, Польши и

стран Прибалтики) как 75 миллионов великороссов и 65 миллионов представителей «невеликорусских» наций, подчеркнул, что «русские рабочие (читай: большевики. - Г. К.) не смогли бы победить Колчака, Деникина, Врангеля без... сочувствия и доверия к себе со стороны угнетенных масс окраин бывшей России»32.

Поскольку антисемитизм широко использовался в борьбе с новой властью, с самого начала она объявила его «контрреволюционным» преступлением33. Среди евреев такая позиция большевиков, являвшихся единственной крупной политической силой в стране, вставшей на защиту нацменьшинств, нашла горячий позитивный отклик главным образом в сердцах бедного населения местечек и городов бывшей черты оседлости, пережившего в годы Первой мировой и Гражданской войн настоящую трагедию. С 1914 по 1921 гг. почти 500 тыс. евреев были сорваны с насиженных мест (депортированы властями или оказались беженцами) и в поисках лучшей доли мигрировали по стране. Если русских безработица и голод заставляли бежать из крупных городов в деревню, то гонимые погромами* обитатели разоренных местечек, напротив, искали в таких городах пристанища и защиты. По преимуществу это были сильно обезлюдевшие столичные Москва и Петроград. Если летом 1917 г. в Москве проживало 60 тыс. евреев, то в конце 1926 г. - уже 130 тыс. (6,5 % от всего населения)34. Хотя в связи с разрухой получить работу в столицах было чрезвычайно трудно, приезжие евреи все же находили там себе применение: одни, чтобы удержаться «на плаву», занялись мелким частным бизнесом (торговлей, «спекуляцией» и т. п.), а другие - более или менее грамотные, главным образом из числа беженцев и «выселенцев» из Белоруссии и Литвы - сравнительно легко устраивались в аппаратных структурах большевиков, столкнувшихся из-за бойкота старого чиновничества с кадровым дефицитом управленцев. Характеризуя роль лояльных новой власти евреев, Ленин подчеркивал: «Большое значение для революции имело то обстоятельство, что в русских городах было много еврейских интеллигентов. Они ликвидировали тот всеобщий саботаж, на который мы натолкнулись после Октябрьской революции <...> Еврейские элементы были мобилизованы <...> и тем спасли революцию в тяжелую минуту. Нам удалось овладеть госу

* В годы Гражданской войны было совершено 1236 актов насилия против еврейского населения, из которых 887 носили массовый характер. По приблизительным оценкам тогда от погромов погибли от 30 до 70 тыс. евреев (Gergel N. Pogroms in the Ukraine in 1918-1921 // YIVO Annual of Jewish Social Science. 1951. Vol. 6. P. 245, 248).

дарственным аппаратом исключительно благодаря этому запасу разумной и грамотной рабочей силы»35.

Если до революции вхождение евреев в русскую среду и формирование русско-еврейской интеллигенции носило количественно ограниченный характер и протекало постепенно (на протяжении десятилетий), то аналогичный процесс после Октябрьской революции приобрел массовый и бурный характер, сопровождаясь весьма болезненной ломкой устоявшихся социально-бытовых форм. Размышляя над этим исполненным драматизма временем, поэт Д. С Самойлов писал: «Через разломанную черту оседлости хлынули многочисленные жители украинско-белорусского местечка, прошедшие только начальную ступень ассимиляции... Это была вторая волна зачинателей русского еврейства, социально более разноперая, с гораздо большими претензиями, с гораздо меньшими понятиями. Непереваренный этот элемент стал значительной частью населения русского города, обострив и осложнив сам процесс вживания... Тут были и еврейские интеллигенты или тот материал, из которого вырабатывались интеллигенты, и многотысячные отряды красных комиссаров. Партийных функционеров, ожесточенных поднятых волной, одуренных властью. Еврейские интеллигенты шли (до революции. - Г. К.) в Россию с понятием об обязанностях перед культурой. Функционеры шли с ощущением прав, с требованием прав и реванша»36.

Однако слом «черты» с последовавшим обретением евреями возможности достижения жизненного преуспеяния в стране, в которой те еще вчера были подданными второго сорта, означало помимо прочего и запуск на полные обороты механизма ассимиляции, которая из частичной, затронувшей до революции лишь верхушечную часть еврейства, становилась всеобщей, охватившей практически все еврейское население бывшей империи. Как отмечал британский ученый Дж. Клиер, полная эмансипация евреев обусловила и полную их ассимиляцию37.

Исходя из теории марксизма, большевики изначально считали ассимиляцию объективным и прогрессивным процессом и потому своей стратегической целью. Однако, придя к власти, они, чтобы заручиться поддержкой российских нацменьшинств, вынуждены были декларативно откреститься от этой установки*, более того, провозг-

* Эта метаморфоза была задним числом обоснована Сталиным в работе «Национальный вопрос и ленинизм», в которой имелась и такая решительная декларация: «Политика ассимиляции безусловно исключается из арсенала марксизма-ленинизма, как политика антинародная, контрреволюционная, как политика пагубная» (Сталин И. В. Соч. Т. 11. С. 347).

ласить новую эру социалистического возрождения ранее угнетенных наций. В отношении них стала проводиться политика этнического протекционизма, направленная на достижение ими - наряду с правовым - фактического равенства (путем дотирования из центра хозяйственно-культурного развития) с русскими. Впрочем, применительно к экстерриториальным нацменьшинствам такая политика носила ограниченный (и по времени, и по финансированию) характер. Во многом это было вызвано тем, что те не могли претендовать на льготный, дававший преимущественные права статус «социалистической нации» (таковой получили титульные этносы только советских союзных и автономных республик). Поэтому в отношении национально распыленных евреев очень скоро (к началу 1930-х гг.) возобладала негласная установка на первоочередную ассимиляцию, тем более, что очень многие из них, особенно молодые, сами стремились побыстрей избавиться от своей национальной идентичности (отказ от национальной культуры, обычаев, иудаизма, от родного языка в пользу русского, массовое вступление в смешанные браки и т. п.), видя в ней обременительный груз прошлого и помеху в будущей жизни.

Поддерживая эту, во многом объективную, тенденцию деэтниза-ции еврейства, власть первоначально направила главные усилия на борьбу с главными противниками ассимиляции - еврейскими «буржуазными националистами» (сионистами). Против них - наряду с прессингом со стороны ВЧК-ОГПУ - активно задействовали пропагандистский потенциал примкнувших к большевикам идишис-тов-политиков (главным образом бывших левых бундовцев, вошедших в созданные в 1918 г. в структуре РКП(б) еврейские секции) и идишистов-культуртрегеров (еврейской пролетарской творческой интеллигенции).

На этом этапе объективно работало на ассимиляцию также и то, что новая власть, предоставив молодому поколению еврейской бедноты широкие возможности для получения образования и карьерного продвижения, открыло перед ним заманчивую перспективу советского благоденствия, альтернативного прежнему скудному традиционному местечковому существованию. Возникла широкая сеть еврейских национальных образовательных и научных учреждений - школ, училищ, техникумов, соответствующих гуманитарных отделений и кафедр в вузах, академических исследовательских институтов и структур. В 1927 г. только в еврейских школах СССР обучалось 107 тыс. учеников38. Отмечался и ощутимый прогресс в развитии идишист-ской культуры, достигшей, несмотря на известные пропагандистские издержки, достаточно высокого уровня развития в литературной и

театральной ипостасях. Начинается расцвет творчества таких деятелей национальной культуры, как выдающийся театральный режиссер и актер Соломон Михоэлс, литераторы Давид Бергельсон, Ицик Фефер и Перец Маркиш, актер Вениамин Зускин и другие, не говоря уже о писателях, актерах, музыкантах, художниках и других деятелях искусств и литературы еврейского происхождения, творивших вне национальных рамок. В СССР учреждалось множество еврейских газет, журналов, национальных издательств, с широким размахом действовали и национальные общественные организации, особенно ОЗЕТ (созданное в 1925 г. массовое Общество по землеустройству еврейских трудящихся, занимавшееся пропагандой еврейской агра-ризации и сбором на это средств как внутри страны, так и за рубежом). Однако, поощряя в советских рамках культурно-социальную активность еврейства, власть в течение 1920-х гг. ликвидировала все независимые национальные общественные организации (историко-этнографические, просветительские общества и т. п.).

К концу 1920-х гг. с помощью культурно-политического идишист-ского актива с сионизмом как с организованной силой в СССР было покончено. В 1928 г. была распущена последняя легальная левосио-нистская организация - Еврейская коммунистическая рабочая партия («Поалей-Цион»). К 1934 г., когда были арестованы 56 последних бывших активных приверженцев сионизма, на этом политическом движении в СССР был поставлен окончательный крест39. В последующем репрессировали как «сионистов» в основном тех, кто когда-то пусть только числился в соответствующих политических организациях и потому был учтен как политически неблагонадежный по архивной картотеке госбезопасности, или просто обвинялся в «еврейском буржуазном национализме».

Следует отметить, что переход к сдерживанию еврейской национально-культурной активности и стимулированию ассимиляции в политике государства наметился еще в начале 1930-х гг. Уже тогда (январь 1930 г.), отказавшись от исчерпавшего себя (после устранения «сионистской угрозы» и установления на «еврейской улице» пролетарской диктатуры) компромисса с идишистами, власть наряду с другими национальными структурами отдела пропаганды, агитации и печати ЦК ВКП(б) ликвидировала и «еврейское бюро» (прежде - Центральное бюро еврейских секций). Началось свертывание и активно проводившейся в 1920-е гг. пропагандистской кампании борьбы с антисемитизмом. Все это увенчалось образованием в 1934 г. на Дальнем Востоке Еврейской автономной области (ЕАО). И хотя эта национальная автономия носила номинально-формаль

ный характер (количество евреев в ней всегда было мизерным - не более 18 тыс. чел., или примерно 0,6 % от всего населения), советское руководство, пустив в ход этот пропагандистский козырь, с большой помпой объявило, что СССР стал пионером в успешном решении «векового» еврейского вопроса. В августе 1936 г. ЕАО официально провозгласили еврейским национальным центром СССР.

После этого господдержка еврейской культуры была окончательно переориентирована в направлении вновь созданной еврейской автономии, а в крупных центрах европейской части страны - Москве, Ленинграде, Минске и Киеве - стал набирать обороты процесс понижения в статусе или даже упразднения еврейских национально-культурных, академических и образовательных структур. Например, в Киеве и Минске были закрыты академические институты еврейской пролетарской культуры, впоследствии в украинской столице удалось воссоздать только Кабинет по изучению советской еврейской литературы, языка и фольклора40.

Ради справедливости надо отметить, что эти действия не носили исключительно антисемитского характера, в значительной мере они были проявлением начавшегося в то время общего наступления властей на права нацменьшинств. Став к началу 1930-х гг. полновластным хозяином в стране, Сталин не нуждался более в поддержке «националов», которые до этого, по оценке Л. Д. Троцкого, служили ему «немаловажной опорой»41. Теперь, когда интересы форсированной индустриализации промышленного и сельскохозяйственного производства требовали максимальной централизации управления страной, прежние рамки национальной автономии, определенные в 1920-х гг. для союзных и автономных республик, стали восприниматься центром как чрезмерно широкие. К тому же Сталин стал серьезно опасаться, что проводившаяся в тех же республиках административная и культурная «коренизация» (украинизация, белоруссизация и т. п.) зашла настолько далеко, что была чревата угрозой этносепаратизма. В результате произошло существенное урезание прав национальных республик, которое сопровождалось применением жестких методов в отношении недовольной этим тамошней национальной элиты, подвергнувшейся во время «большого террора» масштабной чистке.

Но еще более пострадали экстерриториальные нацменьшинства, не имевшие льготного статуса социалистической нации. Пожалуй, самым сильным оказался удар по выходцам из сопредельных, в то время враждебных СССР, стран: полякам, финнам, грекам, немцам, эстонцам, литовцам и латышам. С лета 1937 НКВД СССР стал проводить в отношении них массовые репрессивные «национальные»

2 Г.В.Костырченко Сталин против космополитов Власть и еврейская интеллигенция в СССР

операции. Из 1602000 человек, арестованных в 1937-1939 гг. по политическим статьям уголовного кодекса, 346000 человек были представителями нацменьшинств, причем 247000 из них расстреляли как иностранных шпионов. Чаще других к расстрелу приговаривали греков (81 %) и финнов (80 %). Кроме того, представители указанных нацменьшинств изгонялись из армии, силовых структур, с оборонных предприятий; их местное самоуправление (национальные районы и пр.) и культурно-образовательные учреждения (клубы, школы и пр.) подлежали ликвидации. В трагическом списке преследуемых нацменьшинств евреи занимали одно из последних мест. В 1939 г. в ГУЛАГе их было 19758, или 1,5 % от общей численности, тогда как в целом в лагерях содержалось 3 066 000 чел., что составляло 1,8 % от всего населения страны. Притом что в заключении оказались 16 % всех проживавших в стране поляков или 30 % латышей42.

В преддверии войны советское руководство все активней проводило курс на языковую и культурную гомогенизацию общества на базе русской этнической доминанты. Многие национально-культурные институции - административно-территориальные образования (национальные районы, сельсоветы и т. д.), учебные заведения, научные учреждения, общественные организации, СМИ, издательства и т. п. - были упразднены, а тысячи работавших в этих структурах представителей национальной творческой интеллигенции арестованы. Репрессиям подверглись как еврейские общественно-политические деятели (главным образом, бывшие руководители еврейских секций партии), так и некоторые представители ранее опекавшейся и дотировавшейся идишистской культуры. Были арестованы основатели евсекций С. М. Диманштейн, А. И. Вайнштейн, А. И. Чемерисский, М. Я. Фрумкина (Эстер), ответственный редактор переставшей выходить газеты «Дер эмес» («Правда») М. И. Литваков, еврейские литераторы И. Д. Харик, М. С. Кульбак, X. М. Дунец, Я. А. Бронштейн и другие. Все они погибли в ГУЛАГе.

В то время как перед еврейской национально-культурной элитой во весь рост встала проблема самовыживания, подавляющее большинство отечественных евреев существовало как бы в другой реальности. Их, стремительно отрывавшихся от исторических корней, заботила отнюдь не утрата национальной идентичности, все больше воспринимавшаяся как бесполезное (в лучшем случае) или вредящее (в худшем) в будущей жизни бремя, а необходимость «вписаться» в новую жизнь, стать «настоящим советским человеком». Если в 1897 г. родным языком владели 97 % евреев, живших в Российской империи, в 1926-м - менее 70 % евреев СССР, то к 1939-му число евреев, вла

деющих родным языком, сократилось до 40 %. В то же время доля тех из них, кто называл русский язык родным, увеличилась с 25% в 1926 г. до 55% в 1939 г.43 Если по данным переписи 1926 г. в СССР насчитывалось 2680823 еврея (1,82 % общей численности населения страны), то накануне Второй мировой войны - 3020000 (1,78 % общей численности населения страны).

В Советском Союзе евреи были, пожалуй, самой урбанизированной и наиболее образованной национальностью. Еще в 1926 г. 2144000 евреев(87%)проживаливгородах.К1939 г.40%евреевявля-лись жителями крупных городов, в Москве их насчитывалось 400000 (в 1926 г. - 131200), в Ленинграде - 250000, в Одессе - 180000, Киеве - 175000, Харькове - 150000, Днепропетровске - около 100000. При советской власти, как и до революции среди евреев была сильна тяга к получению высшего образования. В 1927 г. 23405 (14,4 %) студентов вузов были представителями этой национальности, к 1935 г. их доля в общей численности лиц, имевших высшее образование, несколько снизилась - до 13,3 %. В 1939 г. из 1000 евреев 268 имели среднее образование и 57 - высшее, тогда как соответствующие показатели для русских составляли 81 и 6 человек44. К интеллигенции как социальной «прослойке» относились к этому времени не менее 700000 евреев*, в том числе 125000 управленцев и бухгалтеров, 60000 техников со средним образованием, 46000 учителей, 31000 медиков среднего и низшего звена, 21000 врачей, 47000 работников культуры и искусства, 7000 ученых, 2000 агрономов и 25000 инженеров и архитекторов и др.45

Вторая мировая война и «встреча» евреев СССР и Европы

Евреи Европы стали одной из первых жертв нацистов, которые подвергли их различным гонениям сразу после прихода к власти в Германии. Только совместные усилия западных демократий по защите оказавшихся в беде евреев, в том числе и путем предоставления им политического убежища на собственных территориях, могли отвести от них беду. Однако этого не произошло. Западные демократии, так и не сумев преодолеть эгоистической озабоченности собственной безопасностью, не предприняли сколько-нибудь действенных мер для решения этой проблемы, которая усугубилась к концу 1938 г. Тогда

* По статистике 1939 г. 30 % евреев были рабочими, 5,8 % - работали в сельском хозяйстве (Pinkus В. Op. cit. Р. 95-96).

в Германии власти организовали массированный еврейский погром, названный «Хрустальной ночью»46.

Эта варварская акция глубоко возмутила как западную, так и советскую общественность, в первую очередь из числа еврейской интеллигенции. В конце ноября в здании Московской государственной консерватории состоялся митинг деятелей культуры, который транслировался по радио на весь мир. Среди выступавших был и С. Михо-элс, который после ареста и гибели Диманштейна* принял эстафету культурно-национального лидерства в среде советского еврейства. Аналогичные мероприятия прошли и в других городах, в том числе во Фрунзе, Калинине, Красноярске и Пятигорске47.

Разразившаяся в следующем году мировая война обернулась для европейских евреев страшной национальной катастрофой - Холо-костом. Одной из предпосылок этой трагедии стало то, что после вторжения гитлеровцев в Польшу под их властью оказались ее западные земли с почти двухмиллионным еврейским населением. Правда, 150-200 тысяч из них смогли бежать на восток48, в Западную Белоруссию и Западную Украину* *, присоединенные к Советскому Союзу. Это стало возможным благодаря тому, что почти до декабря 1939 г. новая западная граница СССР была фактически открыта. Когда позднее ее охрана была налажена, массовый исход евреев в восточном направлении прекратился, что, кстати, очень не устраивало нацистов, которые были заинтересованы в максимальном их выдавливании с подконтрольных территорий. Германские власти предприняли даже попытку заручиться согласием советских властей на массовую депортацию евреев рейха на территорию СССР. С этой инициативой выступили структуры Центральной имперской службы по делам еврейской эмиграции, которой руководил Р. Гейдрих. Однако советская сторона ответила категорическим отказом, о чем свидетельствует записка начальника Переселенческого управления Е. М. Чекменева от 9 февраля 1940 г. В ней он докладывал Молотову: «Переселенческим управлением при СНК СССР получены два письма от Берлинского и Венского

* Диманштейн Семен Маркович (1886-1938) - российский революционер, советский коммунистический деятель. Председатель Центрального бюро Евсекции ВКП(б). Принимал участие в создании Еврейской автономной области. Расстрелян в августе 1938 г. Посмертно реабилитирован. - Прим. ред.

** На Западной Украине и в Западной Белоруссии проживали около 1 млн. 300 тыс. евреев. Всего на этих территориях - с учетом беженцев из Польши - оказалось около 1 млн. 500 тыс. евреев. (Altshuler М. Soviet Jewry on the Eve of the Holocaust. A Social and Demographic Profile. Jerusalem, 1998. P. 9; Краткая еврейская энциклопедия. Т. 8. Иерусалим, 1996. С. 298).

переселенческих бюро по вопросу организации переселения еврейского населения из Германии в СССР - конкретно в Биробиджан и Западную Украину. По соглашению Правительства СССР с Германией об эвакуации населения на территорию СССР эвакуируются лишь украинцы, белорусы, русины и русские. Считаем, что предложения указанных переселенческих бюро не могут быть приняты»49.

С конца июня 1940 г., то есть после того как советские войска вошли в Литву, Латвию, Эстонию, Бессарабию и Северную Буковину, где также проживало значительное количество евреев*, руководство СССР - с учетом разгоравшейся в Европе войны - решило максимально обезопасить западные рубежи страны и с этой целью форсировало выселение оттуда «социально-опасных элементов» и чистку этого региона от беженцев, среди которых евреи составляли 82-84 %. Всего вглубь страны (в основном в Архангельскую область на лесозаготовки) было вывезено около 100 тыс. еврейских беженцев50.

Помимо беженцев властям пришлось заниматься и другими проблемами, возникавшими в ходе адаптации к новой жизни более 2 млн. евреев с вновь присоединенных территорий. Почти все они, в отличие от 3 млн. евреев - граждан СССР, имевших за плечами более чем 20-летний багаж советского опыта, ни социально, ни культурно, ни лингвистически не были подготовлены к существованию в условиях Советского Союза; особенно справедлива эта оценка в отношении обитателей местечек, сохранявших приверженность национальному традиционализму и патриархальному быту. Принимая это во внимание, советское руководство пошло на открытие в Западной Белоруссии и на Западной Украине довольно значительного количества еврейских школ, которые, разумеется, стали использоваться и в интересах советизации местного населения. Подверглась реорганизации и сфера высшего образования. В частности, в университетах была отменена введенная Ю. Пилсудским** в 1932 г. «numerus clausus» («процентная норма») для евреев. На новых советских граж-

* В Литве - 239 500, Латвии - 93 900, Эстонии - 4 400, Бессарабии и Северной Буковине - 325000 (Население России в XX веке. Исторические очерки. В 3-х тт. Т. 2. 1940-1959. С. 10; Уничтожение евреев СССР в годы немецкой оккупации (1941-1944). Иерусалим, 1991. С. 5,11).

* * Пилсудский (Pilsudski) Юзеф (1867-1935) - польский политический и государственный деятель, первый глава возрожденного польского государства, основатель польской армии, маршал Польши (1920). В 1919-1922 гг. глава («начальник») государства. После осуществленного им в мае 1926 года государственного переворота установил в стране авторитарный режим «санации». - Прим. ред.

дан еврейской национальности автоматически распространились и политические права, декларированные в советской конституции. Однако среди 55 депутатов, доизбранных 24 марта 1940 г. от новых территорий в Верховный Совет СССР, евреев вообще не оказалось, хотя их немало проживало в таких крупных городах, как Львов, Гродно, Белосток51.

Тем не менее, усматривая в событиях 1939-1940 гг. залог грядущего обновления еврейской национальной жизни, известный московский литературовед и руководитель (до 1939 г.) еврейской секции в Союзе советских писателей И. М. Нусинов отмечал, что вхождение западных областей Украины и Белоруссии «должно повлечь там за собой бурное возрождение еврейской культуры, а оттуда это возрождение должно перекинуться сюда (т. е. на восток. - Г. К.)». Чтобы на месте ознакомиться с проблемами еврейства вновь присоединенных территорий, Нусинов вместе со своим преемником из ССП поэтом П. Д. Маркишем, а также с другими еврейскими литераторами -А. Д. Кушнировым, Л. М. Квитко, С. 3. Галкиным и И. М. Добру-шиным выехал в феврале 1940-го в Белоруссию. В Минске они были приняты первым секретарем ЦК КП(б)Б П. К. Пономаренко. Затем московская делегация отправилась в Белосток. Душой этой поездки был секретарь еврейской секции ССП Белоруссии поэт 3. М. Ак-сельрод, выступавший за активное содействие белорусских властей развитию еврейской культуры в западных областях республики. Свою позицию он мотивировал необходимостью «социалистической перековки» «зараженного мелкобуржуазной психологией» местного еврейского населения. Во многом благодаря его усилиям была учреждена еврейская секция при Институте литературы и языка в Минске, и начала выходить новая газета на идиш «Белостокер штерн», которую он же и редактировал. На беду Аксельрода такая его напористость была истолкована властями как проявление национализма. Поэта арестовали, препроводив в минскую тюрьму, где он был расстрелян вскоре после нападения Германии на СССР52.

Возвратившись в Москву, Нусинов и другие побывавшие в Белоруссии литераторы постарались донести информацию о проблемах евреев республики до советских верхов. В частности, было составлено письмо в правительство с просьбой о прекращении выселения в административном порядке польских евреев в северные районы СССР. Тогда же, в начале 1940 г., Нусинов и Маркиш на встрече с заместителем наркома иностранных дел С. А. Лозовским рассказали ему о том, что к евреям Белостока обращаются многочисленные родственники из гетто Варшавы, умоляя помочь им выехать в Советский

Союз. Лозовский вежливо обнадежил визитеров53, хотя вряд ли он был уверен в положительном результате. Ведь этот высокопоставленный чиновник не только был в курсе того, что руководство страны не заинтересовано в оказании помощи евреям «чужим», пусть и оказавшимся под нацистским господством*, но не мог не заметить, что и к «своим» оно с недавних пор стало относиться все более подозрительно. Впрочем, разобраться в последней тенденции ему вряд ли было под силу, ведь причины, ее вызвавшие, носили глубокий системный характер.

Метаморфоза режима: появление элементов антисемитизма

К началу 1930-х гг. в стране сформировался режим единоличной власти Сталина, который для реализации своих авторитарных амбиций во многом использовал такой архимедов рычаг, как теория построения социализма в отдельно взятой стране, идеологически поблекшая установка на мировую революцию отошла на задний план. В 1931 г. Сталин торжественно заявил: «В прошлом у нас не было и не могло быть отечества. Но теперь, когда мы свергли капитализм, а власть у нас, у народа, - у нас есть отечество и мы будем отстаивать его независимость»54. К концу 1934 г. диктатура Сталина оформилась окончательно.

Происходила кардинальная смена государственных политических приоритетов: вместо утопии революционного космополитизма во главу угла были поставлены приносившиеся ей прежде в жертву национальные интересы страны. Наблюдая за этой исторической метаморфозой извне, Г. П. Федотов отмечал в 1935 г., что «мечта о мировой революции погребена окончательно: политика и идеология Советов вступили в фазу острой национализации»55.

Проводя идеологическую перестройку, Сталин, в отличие от Ленина, претендовал не столько на роль всемирного пролетарского вождя (хотя и на нее тоже), сколько национального, стремившегося и политически, и морально подчинить себе все общество, во всем его социальном и национальном многообразии. Одним из главных инструментом в решении этой задачи стала новая национально-го

* Созданной осенью 1939 г. «советско-германской смешанной комиссией по эвакуации» еврейская проблема вообще не рассматривалась. В подготовленном ею соглашении говорилось о взаимном обмене только этническими русскими, украинцами, белорусами и немцами (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 26. Л. 76-77).

сударственная идеология, выкристаллизовавшаяся в так называемый советский патриотизм.

В интерпретации Сталина патриотическая идея представляла собой нечто эклектичное, амбивалентное, причудливым образом соединившее в единое целое коммунистическую догматику и идею русского исторического величия. Причем из этих двух идейных источников было позаимствовано лишь то, что обеспечивало укрепление милитаризованной чиновно-аппаратной государственности и консолидацию общества вокруг всевластного вождя, и, наоборот, решительно отброшено все, не служившее этой цели. Оказавшийся в изгнании русский философ И. А. Ильин, который как рациональный, умеренный националист полагал, что «безумию левого большевизма Россия должна противопоставить не безумие правого большевизма, а верную меру свободы...», весьма скептически относился к патриотическим «новациям» на родине. Он был глубоко убежден в том, что «патриотизм можно пробудить и расшевелить в людях для того, чтобы он свободно загорелся в них, но навязать его невозможно», поскольку «и самый высший героизм, и самое чистое самоотвержение являются проявлением свободной, доброй воли». По Ильину, «государственная власть, подавляющая свободу человека, строящая все на тоталитарности и терроре, подтачивает свои собственные силы и силы управляемого ею народа» и потому обречена в исторической перспективе56.

В 1936 г., через два года после «реабилитации» гражданской истории, Сталин был объявлен «отцом народов» СССР57. Объявив о построении в Советском Союзе основ социализма, он предложил в связи с этим обновить конституцию. Выступая 25 ноября на Чрезвычайном VIII всесоюзном съезде Советов, одобрившим проект нового Основного закона, Сталин возвестил о предоставлении всем гражданам равных политических прав независимо от их социального положения (тем самым, помимо прочего, автоматически решалась весьма острая проблема «лишенцев» из числа евреев*), а также заявил о победе «ленинской национальной политики» в СССР, который «есть свободный союз равноправных наций»58.

* На рубеже 1920-1930-х гг. почти две трети еврейского населения в местечках бывшей «черты», где традиционными занятиями было ремесленничество и кустарничество, считались «эксплуататорскими элементами», и были лишены избирательного и других прав. В целом на Украине, например, доля «лишенцев» среди евреев составляла 29,1 %, тогда как среди остального населения - 5,4 % (Аманжолова Д. А. «Горячо живу и чувствую...» Петр Гер-могенович Смидович. Опыт исторического портрета. М., 1998. С. 273, 276).

На самом деле был принят новый проект национальной государственности, основанной на «теории старшего брата», в которой краеугольным был принцип этнической иерархичности советских народов, во многом детерминированный изначальной статусной неравнозначностью субъектов национальной государственности, составлявших СССР. Суть этой теории состояла в следующем: поскольку русские и по занимаемой ими территории, и по численности занимают в СССР доминирующее положение, а также лидируют в культурно-историческом и экономическом плане, они призваны (как это было и до 1917 г.) исполнять миссию государствообразую-щего народа, а посему им по праву отводилась роль «руководящей силы Советского Союза»*. В передовице «Правды» от 1 февраля 1936 г. так и провозглашалось: «В созвездии союзных республик первой величиной является Российская Социалистическая Федеративная Советская Республика. И первым среди равных является русский народ». Автором новой национально-государственной доктрины, безусловно, был Сталин, заявивший 7 ноября 1937 г.: «Среди равных наций государств и стран в СССР самая советская, самая революционная - это русская нация»59.

Однако отнюдь не любовь к русским заставила Сталина сделать выбор в их пользу. Исходя из того, что этот народ был одной из наиболее многочисленных и великих мировых наций, он прагматически считал его наиболее подходящим для строительства советской империи «материалом», способным, подобно цементу, надежно объединить остальные ее этносы. Другое понимание исторической миссии русских, проявлявшееся, в частности, в отстаивании собственных прав на национальную и культурно-религиозную самобытность, Сталин пресекал решительно и беспощадно.

В сталинской иерархической схеме уровнем ниже русских стояли украинцы, еще ниже - белорусы, затем по нисходящей шли другие народы, имевшие собственную государственность в виде союзных республик, за ними следовали так называемые титульные народы автономных республик и так далее, вплоть до самой нижней ступени этой этнопирамиды, которую занимали экстерриториальные национальные меньшинства, в том числе и евреи, чья территориальная автономия на Дальнем Востоке была скорее символом, чем реальностью. Характерно, что советское сокращение «нацмен» (национальное

* Именно так выразился Сталин 24 мая 1945 г., поднимая тост за здоровье русского народа на приеме в Кремле по случаю победы в Великой Отечественной войне (Правда. 1945. 25 мая ).

меньшинство) именно с этого времени стало приобретать уничижительно-пренебрежительный, а в просторечии часто и ругательный смысл. Таким образом, на новом этапе имперского строительства ленинский проект СССР 1922 г. был существенно модифицирован.

Многие советские интеллигенты еврейского происхождения пребывали тогда в растерянности. Некий искусствовед В. Блюм в письме Сталину сетовал на то, что со второй половины 1930-х гг. в советской пропаганде стали проступать черты «старого буржуазного и расистского оборончеств»60. Он недоумевал, «почему сейчас так много идет разговоров о силе русского оружия в прошлом, которое служило средством закабаления и угнетения других народов»61.

Радикальное обновление советской национально-государственной доктрины в политически напряженные 1930-е годы объективно было направлено на жизненно важную консолидацию советской полиэтнической империи. Благодаря этому был запущен действовавший на основе русской этнической доминанты механизм языковой гомогенизации многонационального советского общества (свертывание проводившейся в духе интернационального большевизма латинизации языков народов СССР; введение с 1938 г. обязательного изучения русского языка во всех национальных школах Советского Союза*62).

Понимая, что подобные шаги могут быть восприняты нерусской номенклатурой в национальных республиках как проявление вели-кодержавия, Сталин старался хотя бы частично развеять эти опасения. Помимо того, что высший ранг союзной республики дополнительно получили несколько прежде «второразрядных» субъектов советской федерации (Казахстан и др.), политика «коренизации» пусть и в сильно урезанном виде (теперь полностью контролировалась центром), но была сохранена и продолжала действовать, хотя и без прежней пропагандистской помпы. Так что, пытаясь в преддверии новой войны как можно сильнее сплотить вокруг русского центра национальные окраины империи, Сталин, оставаясь «диалектиком», если и усилил роль русскоцентричного этатизма в системе советской государственности, то в пределах, позволявших его контролировать и регулировать. Например, 6 декабря 1940 г. по его настоянию Политбюро распорядилось срочно исправить то «негодное положение»,

* 7 марта 1938 г. Н. К. Крупская направила Сталину записку: «...Мы вводим обязательное обучение русскому языку во всем СССР. <...> Это поможет углублению дружбы народов. Но меня очень беспокоит, как (выделено в тексте. - Г. К.) мы это обучение будем проводить. Мне сдается иногда, что начинает показывать немного рожки великодержавный шовинизм: Среди ребят появилось ругательное слово "жид"» (Известия ЦК КПСС. 1989. № 3. С. 179).

когда «многие руководящие партийные и советские работники» в союзных и автономных республиках не знают и не изучают языка коренной национальности63.

Поскольку необходимость адекватного пропагандистского ответа СССР на нацистский вызов была более чем очевидной, Сталин активно наращивал усилия партийного аппарата в этом направлении. Причем в содержательном плане акцент делался на всесторонне выигрышном для Советского Союза противопоставлении советского миролюбия и интернационализма таким крайним формам национализма, как германские воинствующий расизм, антисемитизм и шовинизм.

В конце 1936 г. на VIII съезде Советов, вошедшем в историю как грандиозный пропагандистский спектакль под названием «Принятие сталинской Конституции», Молотов впервые в СССР озвучил почти шестилетней давности ответ Сталина на запрос Еврейского телеграфного агентства (США)*. Он также процитировал фрагмент из принятых гитлеровцами в 1935 г. так называемых нюрнбергских расовых законов, по которым «еврей не может быть гражданином Германской империи: лишается права голоса по политическим вопросам: не может занимать государственных должностей». Затем, используя эффект риторического контраста, Молотов торжественно заявил: «Наши братские чувства к еврейскому народу определяются тем, что он породил гениального творца идей коммунистического освобождения человечества и научно овладевшего высшими достижениями германской культуры и культуры других народов - Карла Маркса, что еврейский народ, наряду с самыми развитыми нациями, дал многочисленных крупнейших представителей науки, техники и искусства, дал много славных героев революционной борьбы против угнетателей трудящихся и в нашей стране выдвинул и выдвигает все новых и замечательных, талантливых руководителей и организаторов во всех отраслях строительства и защиты дела социализма. Всем этим определяется наше отношение к антисемитам и антисемитским зверствам, где бы они ни происходили»64.

Антифашистский и антинемецкий настрой советской пропаганды усиливался. В области кино, в котором Сталин видел «величайшее средство массовой агитации»65. В ряду историко-патриоти-ческих игровых лент заметным явлением стал фильм «Александр

* «...Антисемитизм, как крайняя форма расового шовинизма, является наиболее опасным пережитком каннибализма. ... Активные антисемиты караются законом СССР смертной казнью» (Сталин И. В. Соч. Т. 13. С. 28).

Невский» (1938г., режиссер СМ. Эйзенштейн), которому политическим заказом была придана определенная антигерманская направленность. Производились и фильмы, бичевавшие современную ситуацию в Германии (в первую очередь официальный антисемитизм). В качестве литературной основы для них использовались в основном сценарии, написанные немецкими евреями-эмигрантами. В 1938 г. вышла в прокат картина Г. М. Раппапорта «Профессор Мамлок», созданная по сценарию немецкого писателя еврейского происхождения Ф. Вольфа, а в первой половине 1939 г. режиссер Г. Л. Рошаль экранизировал по сценарию Л. Фейхтвангера его роман «Семья Оппенгейм».

Бесспорно, антифашистская пропаганда, развернутая в Советском Союзе, сыграла значительную роль в разоблачении зверского лица германского нацизма. Однако следует иметь в виду, что взаимные пропагандистские пикировки СССР и Германии позволили их руководству скрывать наметившуюся с осени 1938 г. тенденцию к взаимному политическому тяготению. На путь сближения с Германией Сталина во многом толкнуло разочарование в политике западных демократий, наступившее после заключения мюнхенского соглашения с Гитлером. И хотя выступая на XVIII съезде партии он еще продолжал называть страны «оси» «государствами-агрессорами», а их политическое руководство - «фашистскими заправилами», острие его критики было направлено уже против Англии и Франции, которых он упрекал в том, что «немцам отдали район Чехословакии как цену за обязательство начать войну с Советским Союзом»66.

Национальный эгоизм и «Realpolitik»*, доминировавшие тогда в межгосударственных отношениях, в значительной мере и породили советско-германский договор о ненападении от 23 августа 1939 г. Санкционировавший его Сталин считал, что действует вполне согласно правилам, установленным «старыми прожженными буржуазными дипломатами» с их циничным лозунгом «политика есть политика», и в духе времени, когда «со слабыми не принято считаться, считаются только с сильными»67. Показательно, что У. Черчилль, задававший в то время тон международным отношениям, так позднее оценил предвоенную активность руководства СССР на международной арене: «Если их политика и была холодно-расчетливой, то она была также в этот момент в высокой степени реалистичной»68.

* «Realpolitik» - термин, введенный в 1853 г. Л. фон Рохау в одноименной книге для обозначения политики, проводимой с позиции силы и ставящей прагматическую выгоду выше моральных принципов.

Однако заключение пакта Молотова-Риббентропа не только существенно скорректировало внешнеполитический курс СССР, но и не могло не сказаться на ситуации внутри страны. Явно под влиянием этого договора соответствующим образом стала перестраиваться советская пропаганда. С осени 1939 г. начали запрещаться печатные издания, кинофильмы, радиопередачи, театральные постановки, обличавшие фашизм или содержавшие антигерманские выпады. Существенный импульс этой кампании был дан выступлением 31 октября на заседании Верховного Совета СССР Молотова, который осудил Англию и Францию за объявление «идеологической войны» гитлеровской Германии69 и тем самым дал понять, что существовавший до августа 1939 г. антагонизм между СССР и Германией имел не столько идеологический, сколько межгосударственно политический характер. Именно это выступление главы советского правительства побудило обратиться к нему двух студентов ГИТИСа, сообщивших 13 ноября, что готовящаяся к постановке в Московском еврейском театре пьеса П. Д. Маркиша «Пир» «подставляет национал-социалистскую Германию», так как «не может не вызвать ярость зрителя, в особенности еврейского, против нее». Более того, утверждалось далее, представители Комитета по делам искусств, присутствовавшие на предпремьерном прогоне спектакля, заявили, что постановка - ответ театра на недавние еврейские погромы в Германии. Однако в ходе проведенного по этому «сигналу» расследования ничего крамольного в пьесе, посвященной событиям гражданской войны на Украине, не обнаружилось. Председатель Комитета по делам искусств М. Б. Храпченко сообщил в Кремль, что обвинения, выдвинутые бдительными студентами против сотрудников его ведомства, являются необоснованными70. Премьера «Пира» с большим успехом прошла 16 ноября 1939 г., и в тот же день в «Вечерней Москве» даже появился весьма благожелательный отзыв на нее. Вместе с тем другую пьесу того же автора «Клятва», принятую было к постановке на сцене ГОСЕТа, зритель так и не увидел: ее сюжет о тяжелой судьбе еврейской семьи, бежавшей из гитлеровской Германии в Палестину, уж точно мог не понравиться в Берлине71. Зато 21 ноября 1940 г. в Большом театре в постановке С. Эйзенштейна состоялась премьера оперы Р. Вагнера «Валькирия». Однако на этот явный реверанс Москвы Берлин отреагировал с холодным высокомерием: присутствовавшие на спектакле немецкие дипломаты назвали его «еврейско-большевистским»72.

Как показали последующие события, массированная «этнизация» советской внутренней политики и пропаганды, уничтожение в пар

тии интернационалистского ленинского духа и его носителей, официальная проповедь примиренчества с нацистской идеологией на международной арене, а также свертывание антифашисткой пропаганды внутри страны - все это очень скоро обернулось проявлениями в верхах сталинской власти элементов антисемитизма, до поры до времени находившихся под спудом. Уже в начале мая 1939 г. Сталин освободил от обязанностей наркома иностранных дел Литвинова, тяготевшего к союзу с западными демократиями и получившего известность в мире благодаря хлестким антифашистским выступлениям в Лиге наций.

Литвинов глубоко переживал свою отставку. В разговорах с друзьями он резко порицал Сталина «за ограниченность ума, за чрезмерное самомнение... за карьеризм и неограниченную власть... массовые репрессии» и разгневанно предсказывал, что «...история жестоко осудит Сталина за великую ложь и уничтожение кадров»73. Наверняка знавший об этих эскападах Сталин был так уязвлен, что даже подготавливал тайное убийство Литвинова. Однако, видимо, понимая, что подобное чревато крупным международным скандалом, - ведь Литвинов был политиком мировой величины, да к тому же женатым на англичанке, которую, по всей вероятности, также предполагалось устранить в ходе «спецоперации» - Сталин не исполнил свой замысел74.

Новым наркоминделом стал председатель СНК СССР Молотов, который потом вспоминал: «...Когда сняли Литвинова, и я пришел на иностранные дела, Сталин сказал мне: "Убери из наркомата евреев". Слава Богу, что сказал! Дело в том, что евреи составляли там абсолютное большинство в руководстве и среди послов. Это, конечно, неправильно. Латыши и евреи... И каждый за собой целый хвост тащил»75.

В результате чистки в НКИДе, начатой еще в 1937-м Н. И. Ежовым и законченной в 1939-м Л. П. Берией и В. М. Молотовым, была репрессирована большая часть его руководящего состава, в который, действительно, входило много евреев76. Правда, 13 мая 1939 г. Молотов взял к себе заместителем в НКИД еврея С. А. Лозовского77. Но это назначение пришлось на момент, когда официальный антисемитизм только формировался и стало одним из тех последних исключений, которые лишь подтверждали все более закреплявшееся правило. Решение Молотова было продиктовано тем, что он хорошо знал Лозовского еще с дореволюционного времени по совместной подпольной работе в Казани и потому безусловно доверяя ему, считал своим человеком, за что серьезно поплатился после войны.

Немецкая дипломатия весьма благожелательно отреагировала на замену Литвинова. Временный поверенный в делах Германии в СССР В. Типпельскирх в сообщении в Берлин от 4 мая особо отметил, что новый глава НКИД «Молотов (не еврей) считается наиболее близким другом и ближайшим соратником Сталина»78. Вспоминая это событие, У. Черчилль акцентировал внимание на той же, отнюдь не мелкой, этнической детали: «Еврей Литвинов ушел, и было устранено главное предубеждение Гитлера. С этого момента германское правительство перестало называть свою политику антибольшевистской и обратило всю свою брань в адрес "плутократий"»79.

Начавшийся с взаимного дипломатического зондирования политический роман между Москвой и Берлином развивался столь бурно и стремительно, что уже 23 августа в Москву для подписания советско-германского договора о ненападении прилетел германский министр иностранных дел И. Риббентроп. Он был приятно удивлен, когда на приеме в его честь Сталин, предложивший тост за здоровье Гитлера, потом якобы заметил, что «ждет лишь того момента, когда в СССР будет достаточно своей интеллигенции, чтобы полностью покончить с засильем в руководстве евреев, которые пока еще ему нужны»80.

Даже если ничего подобного Сталин не говорил, существует множество других свидетельств того, что он явно тяготился тем, что несмотря на «генеральную чистку» 1937-1938 гг., евреи продолжали занимать весьма существенные позиции в советской интеллектуальной и управленческой элите. Однако он не собирался терпеть подобную ситуацию впредь, и для ее изменения стал использовать различного рода уловки. Это достаточно определенно подтвердил впоследствии Л. М. Каганович. Когда примерно в 1939-м тот, будучи наркомом путей сообщения, представил в Кремль список кандидатов на руководящие должности в своем ведомстве, Сталин из-за обилия в нем еврейских фамилий его забраковал, сославшись на следующее наставление Ленина: «Товарищ Сталин! Запомните раз и навсегда и зарубите себе на носу, батенька: если у вас начальник - еврей, то зам. непременно должен быть русским! И наоборот!»81.

В данном случае Сталин, несомненно, лукавил. Советовать подобное на заре советской власти Ленин мог только опасаясь роста и без того сильного тогда общественного антисемитизма. Тогда как Сталин, вспомнив об этом эпизоде двадцатилетней давности, отказал Кагановичу уже по другой причине: не потому, что не желал спровоцировать взрыв антиеврейских настроений, что исключалось полностью в обществе, пребывавшем к тому времени под тотальным контролем, просто он считал, что на «высокие посты надо допускать в ос

новном русских, украинцев и белорусов» (мнение В. М. Молотова82) и по причине все более усиливавшегося недоверия к евреям. Об этом писала дочь Сталина: «Правда, в те годы (предвоенные. - Г. К.) он (Сталин. - Г. К.) еще не высказывал свою ненависть к евреям так явно, - это началось у него позже, после войны, но в душе он никогда не питал к ним симпатии»83.

Исходившие от вождя новые национально-кадровые веяния быстро проникали в высшие номенклатурные сферы. Показательно в этой связи свидетельство Густава Вехтера, высокопоставленного эсэсовца, направленного осенью 1939 г. на новую советско-германскую границу для решения вопросов о беженцах. Однажды он разоткровенничался с советским уполномоченным В. С. Егнаровым* на тему о том, что рейх быстрей очистился от евреев, если бы Советская Россия более активно принимала беженцев. Такой способ избавления от представителей нежелательной национальности не вызвал энтузиазма у советского представителя, который в ответ заявил: «Мы у себя найдем другие способы устранения евреев»84.

Даже если усомниться в достоверности этих личных свидетельств, существует еще и такой объективный и надежный источник, как архивные материалы Секретариата и Оргбюро ЦК ВКП(б). А из документов этих органов, ведавших назначением и перемещением руководящих кадров, видно, что примерно с 1938 г. в святая святых партии - аппарате ЦК прекращаются кадровые назначения чиновников еврейского происхождения, а с конца того же года, то есть с началом советско-германского сближения, оттуда исподволь стали устранять евреев, уцелевших после «большого террора». Причем увольняли их под благовидными предлогами, и, как правило, с последующим трудоустройством на менее значимые, но относительно престижные должности в наркоматы и другие государственные учреждения, откуда, впрочем, их через несколько лет «смыло» следующей более мощной волной чисток по «пятому пункту»85.

Эта тенденция в кадровой политике Кремля заметно усилилась после заключения советско-германского пакта и продолжала развиваться в дальнейшем. Видимо, сказывалось желание Сталина на деле опровергнуть расхожий штамп геббельсовской пропаганды об СССР как об «иудейско-коммунистическом царстве». Существовали и побудительные причины, так сказать, внутреннего порядка, вызванные прогрессировавшей личной юдофобией Сталина.

* Из органов МВД Егнаров был уволен в чине генерал-майора в июле 1956 г.

Свою роль (идейную и психологическую) сыграли и предпринятая Сталиным коренная государственно-патриотической перестройка идеологической сферы, и политика «большого террора», который, не будучи антисемитской акцией, тем не менее, устранил из высшего и среднего слоев советской номенклатуры (от членов ЦК партии, наркомов и завотделами ЦК до начальников главков и отделов в наркоматах и директоров предприятий и их заместителей) достаточно много евреев, сделавших карьеру в благоприятные для них первые послереволюционные и 1920-е гг. Правда, в ЦК ВКП(б), который в марте 1939-го состоял из 71 члена, количество евреев по сравнению с февралем 1934-го даже возросло с 10 до II86. Однако того же нельзя сказать о динамике еврейского участия в работе высших органов представительной власти. Так, если в 1935 г. среди избранных в ЦИК СССР 608 членов было 98 евреев (16 %), то в сформированном в конце 1937 г. Верховном Совете СССР, на 1143 депутатов, их оказалось всего 47 (4 %)87. Много евреев выбыло в предвоенные годы и из советского министерского корпуса. Были расстреляны такие руководители союзных наркоматов и комитетов, как М. Д. Берман (связи), А. Д. Брускин (машиностроения), И. Я. Вейцер (внутренней торговли), Г. Н. Каминский (здравоохранения), И. М. Клейнер (комитет по заготовкам сельскохозяйственных продуктов при СНК СССР), М. И. Калманович (зерновых и животноводческих совхозов), А. 3. Гилинский (пищевой промышленности), А. П. Розенгольц (внешней торговли), М. Л. Рухимович (оборонной промышленности), Б. 3. Шумяцкий (комитет по делам искусств), Г. Г. Ягода (внутренних дел). Тогда же были сняты с постов такие союзные наркомы еврейского происхождения, как Н. М. Анцелович (лесной промышленности), Б. Л. Ванников (вооружения), С. С. Дукельский (морского флота), М. М. Каганович (авиационной промышленности)88.

Не миновали испытания и руководителя рыбной отрасли жену Молотова П. С. Жемчужину (Карповскую), единственную тогда в СССР женщину-наркома. Правда, во время «большого террора» она не пострадала. Напротив, в ноябре 1937-го стала заместителем наркома пищевой промышленности, а в 1938-м возглавила этот наркомат. На XVIII съезде партии Жемчужину избрали кандидатом в члены ЦК ВКП(б). Это был пик ее карьеры, после чего та пошла на спад. Летом 1939 г. НКВД обнаружил в союзном наркомате рыбной промышленности, который она тогда возглавляла, массу «вредителей» и «саботажников» и раскрыл целую сеть «немецкой агентуры». 10 августа этот вопрос был вынесен на рассмотрение

Политбюро, которое «за проявленную неосмотрительность и неразборчивость в отношении своих связей (в силу чего в окружении тов. Жемчужиной оказалось немало враждебных шпионских элементов)» признало необходимым «предрешить» ее освобождение от поста наркома «в порядке постепенности». Отставка состоялась 21 октября, причем тогда же было объявлено о непричастности Жемчужиной к преступной деятельности, что позволило ей спустя месяц занять менее значимый пост начальника главного управления текстильно-галантерейной промышленности наркомата легкой промышленности РСФСР89.

То, что с Жемчужиной обошлись относительно мягко, было в значительной мере заслугой Молотова - второго человека в государстве. В начале 1941 г., когда на XVIII Всесоюзной партконференции Сталин предложил вывести Жемчужину из кандидатов в члены ЦК ВКП(б), Молотов, вновь встав на защиту жены, демонстративно воздержался при голосовании по этому вопросу. Но его демарш, разумеется, ничего не решал: Жемчужину лишили статуса кандидата в члены ЦК, кстати, одновременно с ней из этого партийного ареопага изгнали и М. М. Литвинова90.

Отставки Жемчужиной и Литвинова, конечно, еще не были проявлением кадрового антисемитизма, но подобные, этнически маркированные действия власти ее, несомненно, подготовляли. На рубеже 1930-1940-х гг. феномен официального антисемитизма находился в стадии вызревания. Во внутренней политике государства давали о себе знать пока его отдельные элементы. Однако очень скоро это превратилось в систематическую этночистку, благо уже существовал мощный социальный слой, который видел в ней свой жизненно важный интерес. Речь идет о новой аппаратной генерации, состоявшей в основном из относительно молодых людей, вышедших из российских рабоче-крестьянских низов и приобщившихся к большевизму уже после смерти Ленина (так называемый «ленинский призыв»), то есть, главным образом, во второй половине 1920-х, в период всплеска в обществе массового бытового антисемитизма. Сознание их не было обременено ортодоксальным коммунистическим интернационализмом, как, впрочем, и вообще какой-либо идейностью. Романтическому идеализму старших товарищей эта аппаратная генерация противопоставила цинизм и беспринципность парвеню. Пробившись наверх на волне «большого террора» и пройдя сталинскую школу аппаратного выживания, многие молодые управленцы пропитались духом конформизма и готовы были на многое ради карьерного успеха и сопутствовавших

ему материальных благ*. Если в 1930 г. почти 70 % секретарей обкомов, крайкомов и ЦК нацкомпартий были партийцами с дореволюционным стажем, то в 1939 г. эти посты более чем на 80 % были «укомплектованы» лицами, вступившими в партию после смерти Ленина, а среди секретарей райкомов и горкомов таковых уже было более 9 %91. К этому времени завершилось сращивание партийной и государственной бюрократии и образования прочно слитого воедино номенклатурного слоя чиновничества. Вспоминается сделанное еще в 1927-м следующее пророчество известного монархиста-антисемита В. В. Шульгина: «Власть есть такая же профессия, как и всякая другая. Если кучер запьет и не исполняет своих обязанностей, его прогоняют. Так было и с нами: классом властителей. Мы слишком много пили и пели. Нас прогнали. Прогнали и взяли себе других властителей, на этот раз "из жидов". Их, конечно, скоро ликвидируют. Но не раньше, чем под жидами образуется дружина, прошедшая суровую школу. Эта должна уметь властвовать, иначе ее тоже "избацают"»92.

Если Сталин был вдохновителем и мозгом новой («этнизированной») номенклатурной политики, то ее аппаратным сердцем являлся образованный в 1934 г. отдел руководящих партийных органов (ОРПО), с февраля 1936 г. возглавлявшийся Г. М. Маленковым. Еще будучи заместителем заведующего этого отдела, он, чутко уловив исходившие из Кремля государственно-патриотические веяния, ввел с 1935 г. в аппарате ЦК новую форму учета номенклатурных кадров -«справку-объективку» с ранее игнорировавшейся графой «национальность»**. И очень скоро та по степени важности стала прибли-

* В. С. Гроссман так описал «новый тип партийных работников, пришедших на смену партийцам, ликвидированным либо отстраненным и оттесненным в 1937 году»: «Это были люди... иного склада. Они читали иные книги и по-иному читали их, - не читали, а "прорабатывали". Они любили и ценили материальные блага жизни, революционная жертвенность была им чужда либо не лежала в основе их характера. Они не знали иностранных языков, любили в себе свое русское нутро, но по-русски говорили неправильно, произносили: "прбцент", "пинжак", "Берлин", "выдающий деятель". Среди них были умные люди, но, казалось, главная, трудовая сила их не в идее, не в разуме, а в деловых способностях и хитрости, в мещанской трезвости взглядов» (Гроссман В. С. Жизнь и судьба. М, 1990. С. 584).

** Поскольку эта графа в официальных кадровых документах (анкетах, личных листках по учету кадров и др.) значилась под № 5, возникавшие у евреев сложности с работой и получением образования в обыденности стали именовать проблемами «пятого пункта», или с сарказмом называть «инвалидностью пятой группы».

жаться к такому главному начиная с 1917 г. анкетному пункту, как «социальное происхождение». Интенсивная «национализация» кадровой работы шла и в государственных учреждениях. Циркуляром НКВД СССР № 65 от 2 апреля 1938 г. в паспортах, свидетельствах о рождении, других официальных документах, выдававшихся органами ЗАГСа, национальность граждан стала записываться не произвольно, по желанию самих граждан, - как практиковалось после введения паспортов в 1933 г., - а на основании идентифицировавших этничность бумаг (копий метрических записей и т. д.). В годы войны советские паспорта по воле нацистов сыграли зловещую роль: гитлеровцы использовали их на оккупированных территориях для выявления и последующего уничтожения евреев93.

Формируя «под себя» в 1937-1938 гг. костяк цековской команды, Маленков принял на работу в ОРПО Н. Н. Шаталина, П. К. Поно-маренко, С. Н. Круглова, Г. М. Попова, В. М. Андрианова и других чиновников, занявших со временем высокие посты в партийно-государственном аппарате. Характерно, что все они, став кто-то секретарем ЦК, а кто-то министром, ушли потом в политическое небытие одновременно с их покровителем.

Весьма показателен один документ, рожденный в недрах ОРПО в конце 1938 г. Это справка «О засоренности аппарата Наркомздрава СССР» от 27 ноября, в которой впервые в практике работы аппарата ЦК к «не заслуживающим политического доверия» явно по этническому признаку причислили группу медработников, преимущественно евреев. Видимо, чтобы не возникло сомнений в том, что именно позволяет подозревать этих людей, якобы виновных в кадровом неблагополучии в медицинском ведомстве, рядом с их фамилиями уточнялось: «еврей», «еврейка»94.

Одним из авторов этого примечательного документа был ответственный организатор ОРПО Б. Д. Петров, которого вскоре повысили до заведующего отделом здравоохранения. Грубые выходки этого высокопоставленного чиновника вызвали впоследствии поток жалоб в ЦК от евреев-медиков. В одной из них (от 19 июня 1944 г.), адресованной Маленкову говорилось, например, о том, что Петров устроил настоящий разнос партийному секретарю Центрального онкологического института, обвинив его в создании «еврейской партийной организации»95.

Положение Маленкова еще более укрепилось, когда в марте 1939 г. его избрали секретарем ЦК и назначили начальником вновь образованного на базе ОРПО управления кадров (УК) ЦК - мощной, состоявшей из 47 отделов, структуры, ведавшей в масштабах страны всеми

назначениями, перемещениями и увольнениями в руководящих слоях советского чиновничества - от наркомов до директоров промышленных предприятий и совхозов. Именно УК явилось своеобразным генератором тайно нагнетавшегося аппаратного антисемитизма.

Если Маленков стал одной из главных опор Сталина в партии, то на аналогичную ключевую позицию в госаппарате выдвинулся Л. П. Берия. Вместе они составили технократический партийно-государственный властный тандем, который, следуя воле Сталина, сыграл, пожалуй, одну из главных ролей в подготовке универсальной чистки по «пятому пункту».

Когда в ноябре 1938 г. Берия возглавил НКВД, он первым делом подверг остракизму старые руководящие кадры, среди которых было немало евреев. В результате, если в период с 1 января 1935 г. по 1 января 1938 г. представители этой национальности возглавляли более 50 % основных структурных подразделений наркомата, то к 1 января 1939 г. - только 6 %96. Правда, подобного рода кадровое «освежение» чекистских рядов происходило и ранее и особенно интенсивно - после замены в сентябре 1936 г. Ягоды Ежовым на посту наркома внутренних дел. К 1 января 1938 г. из органов убыло 5229 оперативных сотрудников (в том числе 1220 - в результате арестов), на их место приняли 5359 чел.97 Хотя эта «ротация» не имела специальной антиеврейской направленности, среди уволенных и арестованных чекистов было довольно много евреев, что объяснялось их высокой концентрацией в спецслужбах*, куда представителей нацменьшинств охотно брали вплоть до конца 1920-х гг.

Откровенно этническую тональность этой «чекистской чистке» в мае 1938 г. придало, специальное указание ЦК ВКП(б) об удалении из органов сотрудников, имевших родственников за границей и происходивших из «мелкобуржуазных» семей. И поскольку таковых было особенно много среди евреев, это создало вокруг них атмосферу подозрительности, провоцировало антисемитские настроения в чекистской среде. По этой причине появившееся негласное указание о первоочередном отстранении неблагонадежных (из-за родственных связей с заграницей) нацменов от оперативных должностей в НКВД очень часто трактовалось (особенно на местах) как директива, распространявшаяся на всех евреев. Именно так произошло на Украине, что, конечно, не было случайностью: именно там в годы Гражданской

* По данным на 1 марта 1937 г. только в областных УНКВД служили 1776 евреев, или 7,6 % от всех работавших там сотрудников (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 1041. Л. 109).

войны отмечался самый сильный всплеск погромного антисемитизма. Нарком внутренних дел Украины А. И. Успенский распорядился без околичностей: «Евреев из аппарата НКВД убрать!»98 Еще раньше, в марте 1938 г. он сообщил Ежову, что в республике удалось «вскрыть» «сионистское подполье», которое якобы «использовалось для шпионской работы немецкой и польской разведками», «насадившими» «свою многочисленную агентуру в рядах ВКП(б), органах НКВД и советском аппарате». Как рапортовал Успенский, был арестован 831 участник сионистских шпионских организаций. А всего в СССР в 1938 г. были взяты под стражу 1926 «сионистов» (по классификации НКВД)99.

С приходом Берии чистка кадров в системе НКВД получила как будто второе дыхание. За 1939 г. из органов госбезопасности было уволено 7372 оперативных сотрудника (22,9 % от общего состава). В то же время на оперативно-чекистскую работу было принято 14506 человек, в том числе 11062 - по партийно-комсомольским путевкам. В этот период наряду с Ежовым были расстреляны и некоторые его бывшие заместители из числа евреев: Я. С. Агранов, М. Д. Берман, Л. Н. Вельский, С. Б. Жуковский. Однако от них избавлялись не как от представителей нежелательной национальности, а как от креатуры бывшего наркомвнудела. Это подтверждается хотя бы тем, что и при Берии в руководстве НКВД продолжало пребывать немало евреев: начальник главного транспортного управления С. Р. Миль-штейн, начальник главного управления лагерей и железнодорожного строительства Н. А. Френкель, начальник Главгидростроя Я. Д. Рапопорт, начальник управления военного снабжения войск НКВД А. А. Вургафт и др. И среди представленных Берией в июне 1941 г. к награждению орденами за ликвидацию в Мексике Троцкого (операция «Утка») также были еврей Н. И. Эйтингон и караим* И. Р. Григу-левич. Кроме того, на начало 1940 г. в центральном аппарате НКВД продолжало работать 189 евреев (5 %)100. К полному их удалению из органов госбезопасности приступили с начала 1950-х гг., когда аппаратная чистка с антисемитским уклоном достигла кульминации (об этом в главе 4).

Создание долговременного политического союза Маленков-Берия обусловливалось не столько их властными амбициями, сколько необходимостью взаимопомощи в борьбе за самовыживание в условиях непредсказуемой единоличной диктатуры Сталина, который,

* Этнические тюрки, исповедующие нераввинистский иудаизм и не признающие Талмуда.

осознав незадолго до смерти, какую угрозу его власти таит в себе этот тандем, тщетно пытался его разрушить. Однако в 1939 г. вождь не мог всего этого предвидеть, полностью доверяя Маленкову и Берии. 3 мая Сталин назначил их - наряду с Молотовым - ответственными за наведение «порядка» в НКИД. Особую ретивость в проведении этого с антисемитской подоплекой мероприятия (см. выше) проявил первый заместитель Маленкова Н. Н. Шаталин, руководивший в УК отделом дипломатических кадров. Вскоре он сам возглавил один из отделов ЦК, что способствовало эскалации антисемитизации центрального аппарата партии101.

В значительной степени этот недуг поразил и управление пропаганды и агитации ЦК (УПиА), образованное, как и УК, решением XVIII съезда ВКП(б). Однако на первых порах оно, продолжая находиться в введении Жданова, мало чем отличалось от старого Агитпропа. Это объяснялось тем, что Жданов и его креатура в Агитпропе*, придерживаясь умеренной партийно-идеологической линии, делали упор на пропаганде советского патриотизма, причем с ощутимым «привкусом» ленинского интернационализма, а не на возрождении традиций русской великодержавности. Однако в условиях, когда другие страны, стремительно скатывавшиеся в пучину новой мировой войны, все решительней делали ставку на шовинизацию пропаганды, такой «межеумочный» идеологический курс не мог удовлетворить Сталина. Его тревожило и то, что Жданов, возглавлявший Ленинградскую партийную организацию и часто болевший, подолгу не бывал в Москве и потому не мог эффективно руководить пропагандой. Тем временем Политбюро, утвердив 4 августа 1938 г. новую структуру Агитпропа, дало зеленый свет его превращению в мощное идеологическое ведомство. Поскольку эта задача Жданову была явно не по плечу, наладить работу нового партийного министерства пропаганды Сталин поручил Г. Ф. Александрову, этому наиболее яркому представителю новой плеяды карьерных партийных идеологов. В новом УПиА с подачи Маленкова он не только возглавил отдел пропаганды, но и был назначен заместителем Жданова. Однако роль троянского коня Маленкова в ждановской епархии Александров играл недолго. Уже 6 сентября 1940 г. Политбюро утвердило его новым начальни-

* П. Н. Поспелов, назначенный заместителем заведующего Агитпропом еще в октябре 1937 г., а в августе 1939 г. - первым заместителем начальника УПиА; Д. А. Поликарпов, возглавивший тогда же отдел культурно-просветительных учреждений УПиА, а ранее работавший заведующим областным отделом народного образования в Ленинграде; А. А. Пузин, занявший пост заведующего отделом агитации УПиА.

ком УПиА, а отставленному от этой должности Жданову поручалось не совсем понятное «наблюдение за управлением пропаганды», из которого был также удален Поспелов (стал редактором «Правды»), а потом (летом 1941 г.) и Поликарпов, назначенный председателем радиокомитета. Еще раньше, в конце февраля 1940 г., другой ставленник Жданова П. А. Тюркин был снят с должности наркома просвещения РСФСР, что также свидетельствовало об усилении в духовно-идеологической сфере влияния маленковско-щербаковской группировки. Своеобразным показателем новых антисемистских веяний в верхах является тот факт, что Тюркину наряду с массовым «избиением» кадров Наркомпроса (изгнал оттуда более 400 работников) было поставлено в вину покровительство врагам народа с еврейскими фамилиями - Герцовичу и Шифрину, «пригретым» на постах руководителей отдела руководящих кадров и управления детских домов Наркомпроса соответственно102.

Новым наркомом просвещения стал В. П. Потемкин. Если иметь в виду продолжавшуюся тогда перестройку идеологии в духе традиционной для России государственности, это назначение можно считать симптоматичным. Потемкин был выходцем из среды старой московской профессуры. До революции преподавал в гимназиях, а в 1919 г. примкнул к большевикам. Будучи начальником политуправления Южного фронта, познакомился и сблизился со Сталиным - членом реввоенсовета этого фронта. Поруководив по окончании гражданской войны короткое время губернским отделом образования в Одессе, Потемкин был отозван в Москву и направлен на дипломатическую работу (был генконсулом в Стамбуле, полпредом в Греции, Италии и Франции). В 1937-м возвратился в Москву, став первым заместителем наркома иностранных дел. Показательно, что, возглавив Наркомпрос, Потемкин стал вводить в советской школе хорошо знакомые ему еще с дореволюционных времен гимназические порядки (подготовил постановление Политбюро от 17 июля 1943 г. о введении раздельного обучения в школах по половому признаку).

Между тем, осваиваясь в роли главы УПиА, Александров стал избавляться от оставшихся в этом управлении немногочисленных сотрудников еврейской национальности. Параллельно он за несколько месяцев полностью приспособил вверенное ему пропагандистское ведомство к выполнению самой «актуальной» задачи - канализации нагнетавшегося сверху «нового национализма» в русло практических действий. Красноречивым подтверждением тому могут служить хотя бы события, развернувшиеся вокруг академического Института мирового хозяйства и мировой политики (ИМХиМП). Все началось

с того, что 7 февраля 1941 г. заместитель директора этого института А. Ф. Бордадын направил Сталину письмо, в котором выражал тревогу по поводу нездоровой кадровой обстановки в ученом коллективе, возникшей вследствие семейственности, насаждавшейся другим заместителем руководителя института Р. С. Левиной. Он сообщал, что последняя имела «очень сильное влияние» на директора института Е. С. Варгу и в свое время поддерживала тесные связи с «врагом народа» К. Б. Берманом-Юриным, расстрелянным в 1936 г. по делу Зиновьева-Каменева. Таким образом, наряду с Левиной удар косвенно наносился и по Варге, весьма авторитетному ученому, возглавлявшему передний «фронт» экономической науки, то есть котировавшемуся наравне с М. Б. Митиным в марксистско-ленинской философии или Т. Д. Лысенко в мичуринской биологии. Путь происходившего из венгерских евреев Варги к номенклатурным вершинам советской науки был сложным, хотя и логичным для человека, увлекшегося в юности идеей революционного насаждения социальной справедливости. После падения Венгерской советской республики, в правительстве которой Варга занимал посты наркома финансов и председателя ВСНХ, он вынужден был покинуть родину и эмигрировать в Советскую Россию, где был тепло встречен Лениным и направлен на работу в Коминтерн, а в 1927 г. возглавил ИМХиМП, входивший в систему Коммунистической академии.

И вот теперь ему, продолжительное время консультировавшему по экономическим вопросам Сталина и в 1939 г. избранному действительным членом АН СССР, надо было как-то противостоять скандалу, затеянному его заместителем, «сигнал» которого в Кремль, как оказалось, был дебютом разраставшейся, как снежный ком, многоходовой интриги.

1 марта 1941 г. на имя Берии был направлен новый донос на руководство института. Его автор, аспирант Бордадына А. И. Турмилов, ответственность за «затхлую атмосферу семейственности и круговой поруки в институте» прямо возложил на Варгу, который де окружил себя «своими людьми, злоупотребляющими его доверием и авторитетом». Разобраться с дрязгами в ИМХиМП было поручено Агитпропу. И вот, как бы соревнуясь с Александровым в новомодной национально-кадровой бдительности, его заместители Д. А. Поликарпов и А. И. Маханов 11 апреля доложили «наблюдавшему» за управлением пропаганды и покровительствовавшему им Жданову о результатах проведенной в ИМХиМП проверки. Вскользь касаясь «совершенно неудовлетворительной» научной деятельности института (руководство и научные сотрудники, оказавшись «целиком

в плену буржуазной статистики», приукрашивали экономическое и социальное положение в Германии и других капиталистических странах), ревизоры из Агитпропа главным упущением сочли неблагополучие в кадровых делах. И хотя о «еврейском засилье» прямо не говорилось, антисемитский подтекст записки, подготовленной по результатам проверки, был очевиден. Пожалуй, впервые в документе ЦК в качестве причины плохой работы инспектировавшегося учреждения был назван «недостаточно русский» национальный состав его работников. Вот как конкретно проявился этот новый для Старой площади национальный пафос: «...В институте лишь незначительная часть должностей, как правило, второстепенных, замещены русскими людьми. Так, из 68 старших научных сотрудников русских только 20 человек. Из 16 референтов - пять человек, из 13 аспирантов - четыре человека. Особенно неблагополучно обстоит дело с руководящими кадрами института. Из 15 человек руководящих кадров: восемь человек по социальному происхождению торговцы, четверо - выходцы из других партий, один исключался из партии, четверо имеют близких родственников за границей. Среди руководящих работников (дирекция, заведующие секторами) -только два человека русских...»

Ревизоры из Агитпропа потребовали «решительно очистить кадры института от бездельников и не заслуживающих политического доверия, и направить туда группу свежих, молодых и способных работников». Далее следовал возглавлявшийся Левиной список (целиком состоял из еврейских фамилий) сотрудников, подлежавших увольнению. Однако весьма прозрачный намек авторов записки на доминирование евреев в ИМХиМП Жданов воспринял сдержанно. Возможно, ему претило ввязываться в сомнительную, отдающую антисемитским душком, кадровую чистку. К тому же в условиях стремительного нарастания угрозы войны с Германией попытка развернуть борьбу за национальную чистоту кадров советской экономической науки выглядела явно несвоевременной. По распоряжению Жданова записка подверглась существенной переработке. В ее новой редакции, разосланной 12 мая всем секретарям ЦК, уже не было назойливого перечисления еврейских фамилий, а упор был сделан на такой, более актуальный момент, как «некритическое» использование сотрудниками ИМХиМП «пропагандистских материалов фашистской печати о военно-экономической мощи Германии», что интерпретировалось как популяризация «распространяемой фашистской пропагандой легенды о непобедимости германской армии». Тем самым становившаяся с каждым днем все более реальной угроза большой войны па

радоксальным образом перечеркнула рожденный в аппарате ЦК план антиеврейской чистки в институте Варги.

Благодаря этому причудливым манером восторжествовала справедливость: в принятом 29 мая постановлении главным виновником упущений в работе ИМХиМП был назван инициатор скандального разбирательства Бордадын, а его статья «Организация военного хозяйства в Германии» была осуждена за «восхваление» «фашистской четырехлетки, объявленной в Германии в 1936 г.»103.

Несмотря на вроде бы благополучный исход (не финал!), дело ИМХиМП, в которое оказались непосредственно вовлеченными такие номенклатурные иерархи, как Сталин, Жданов, Берия, Маленков, Щербаков, тем не менее, наряду с другими фактами (отмечены выше), свидетельствовало о том, что в своем развитии антисемитизм советских верхов постепенно дозревал до масштаба государственной политики. Этот вывод подтверждает последующее развитие этой истории. Оказалось, что в Агитпропе на ней вовсе не собирались ставить крест. Весной 1943 г. Александров подготовил на имя Сталина новую записку и проект постановления ЦК о «неблагоприятном» положении в институте. В этих документах подчеркивалось, что штат института заполнен «политически сомнительными иностранцами - людьми немецкого языка (немцы, венгры, немецкие и венгерские евреи): из 44 старших научных сотрудников русских всего 6 человек: в составе руководящих кадров нет ни одного русского ученого». Предлагалось сместить Варгу с поста директора института и назначить вместо него В. П. Потемкина. Кроме того, вновь ставился вопрос об устранении Левиной с должности заместителя руководителя. Однако и на сей раз, в разгар войны, прагматик Сталин не пошел на кадровую перетряску в авторитетном научном коллективе. И только весной 1945 г. чиновникам ЦК удалось взять частичный реванш: тогда их усилиями Левина была выведена из руководства ИМХиМП104.

*#*

Говоря о формировании и становлении советской ИЕП в период со второй половины XIX века (когда, собственно, появилась предтеча данного феномена - русско-еврейская интеллигенция) до начала 1940-х гг., следует обратить внимание на главное: этот процесс протекал в бурную и противоречивую историческую эпоху, в стране, переживавшей кровавые катаклизмы в виде революций, войн, политических репрессий, осуществлявшей коренные масштабные преобразования всех сфер своей жизнедеятельности - от политико-идеологической и социально-экономической до национально-культурной

и бытовой. Но основной исторической вехой стал Октябрь 1917-го, когда на обломках старой России началось созидание нового, советского государства. Именно это судьбоносное событие поделило период генезиса исследуемого нами социального феномена на два этапа. Применительно к первому из них («протоэтапу»), охватывающему вторую половину XIX и 17 лет XX столетий, можно говорить о так называемой старой русско-еврейской интеллигенции. В количественном отношении это была относительно малочисленная социально-культурная группа, объединявшая лиц «свободных профессий», причем, отнюдь не всех, а входивших в русский интеллектуальный социум. Тогда как основная масса еврейства - дискриминированного в правовом отношении, находившегося под погромным «прессингом» и понуждаемого этим, а также экономическими причинами к массовой эмиграции, - проживала этнически обособленно в губерниях черты еврейской оседлости и потому лишь в незначительной степени подверглась аккультурации и ассимиляции. Несмотря на свою относительную малочисленность, старая русско-еврейская интеллигенция, тем не менее, всего за несколько десятилетий сумела внести весомый вклад в развитие культуры, науки, техники, искусств, литературы в нашей стране. К сожалению, многие ее выдающиеся деятели, разделяя общую трагическую судьбу, постигшую российский образованный слой в 1917 г., вынуждены были эмигрировать.

Следующий этап генезиса ИЕП, начавшийся с установления в России советской власти и завершившийся к концу 1930-х гг., стал основным в этом процессе. Оказавшись в погромное лихолетье Гражданской войны на грани выживания, российское еврейство в массе своей поддержало коммунистов, за чей проект социального переустройства бывшей царской империи (в отличие от соответствующей альтернативы белогвардейцев) выступило подавляющее большинство населения страны, прежде всего русских. Благодаря решительной борьбе с антисемитизмом и реализации декларированного равноправия нацменьшинств советская власть обрела в еврейской бедноте социальную опору и надежного союзника. Между тем, отмена «черты оседлости», других прежних дискриминационных ограничений повлекла масштабную миграцию евреев в крупные города европейской России, что способствовало их массовой ассимиляции. При этом наблюдался существенный рост социального напряжения в обществе, что обусловливалось тем немаловажным обстоятельством, что если до революции вхождение еврейства в русскую культуру и элиту (то есть формирование русско-еврейской интеллигенции) было постепенным и количественно ограниченным,

то при большевиках этот процесс стал лавинообразным, а значит и более болезненным, вызвавшим в 1920-х гг. всплеск массовой бытовой юдофобии. Собственно, такая массовая и ускоренная ассимиляция и главным способом решения еврейского вопроса советскими вождями, которые еще до революции теоретически обосновали этот выбор как объективно обусловленный и единственно правильный. Причем, в качестве пропагандистского прикрытия были выдвинуты лозунги расцвета «пролетарской» идишистской культуры (альтернативной сионистской «буржуазной» ивритской культуре) и создания еврейской «социалистической нации». Вот почему власть поначалу активно сотрудничала с идишистскими культуртрегерами, в поддержке которых перестала нуждаться после создания ЕАО на Дальнем Востоке. Более того, объявив тогда об успешном решении в СССР еврейского вопроса, усмотрела в них силу, препятствующую дальнейшей ассимиляции евреев. Не случайно в годы «большого террора», когда политические репрессии приобрели в том числе и этнический характер («национальные операции» против поляков, финнов и других нацменьшинств), «идишисты» также стали преследоваться. Причем эти интеллигенты пострадали не из-за своего национального происхождения и не от официального антисемитизма, а по преимуществу как заподозренные в пособничестве «буржуазным националистам» из числа тех же поляков, финнов, немцев и других нацменьшинств, которые стали восприниматься в верхах как «пятая колонна» сопредельных враждебных государств. Впрочем, было репрессировано и немало не связанных с идишистской культурой русско-еврейских интеллигентов, главным образом из числа партийно-государственных функционеров. Причиной тому опять же была не этничность, но принадлежность к номенклатуре, подвергшейся универсальной чистке. Элементы антисемитизма как системный фактор стали проявляться позднее, в период спада волны политического террора, в условиях стабилизации режима.

С момента прихода большевиков к власти до начала 1940-х гг. в «еврейской политике» большевиков прослеживаются два принципиально отличных друг от друга периода, социально-политические и этнокультурные параметры которых были заданы общим вектором эволюции государства и общества в СССР. На первом (1917-1935) власть преимущественно покровительствовала евреям - и как дискриминировавшемуся при царизме нацменьшинству, и как поддержавшему в большинстве своем советизацию страны - но не всем, а только тем, кто, отрекшись от «буржуазного» и культурно-традиционалистского прошлого (иудаизма, иврита и т. п.), вступал в новую

жизнь в качестве «совслужащего», «народного интеллигента» или просто «трудящегося». Бурно протекавшие ассимиляционные процессы власть хотя и всемерно поддерживала, но не форсировала, более того, спонсировала развитие «пролетарской» идишистской культуры, считая ее переходным этапом к денационализации.

Для второго периода «еврейской политики» (с 1936 г.) было характерно превалирование «русскооцентристской» ассимиляционной тенденции, что привнесло во власть к 1939 г. элементы антисемитизма. Отказ от ленинской интернационалистской парадигмы, интенсивная «этнизация» режима, сопровождавшаяся проведением массовых репрессий против нацменьшинств, были главными факторами возникновения верхушечного антисемитизма.

Следующей по степени важности предпосылкой расширения и укоренения антисемитских настроений в верхах стала примененная сталинским руководством технология манипулирования аппаратной бюрократией посредством подспудного антисемитизма. Это спорадически и ограниченно практиковалось еще в пору борьбы с партийной оппозицией, среди которой находилось немало ассимилированных еврейских интеллигентов, однако особенно явно заявило о себе в 1937-1938 гг. Во время «большого террора» с ленинской гвардией - частью правящей элиты, интернационалистской по духу и по национальному составу (с существенной еврейской «прослойкой») было покончено политически, да и в значительной мере физически. Доминантой власти стала новая генерация управленцев, самоутверждавшаяся, в том числе, и путем устранения конкурентов из числа евреев. Такого рода «коренизация» руководящего аппаратного слоя была своего рода ответом Сталина на предвоенный внешнеполитический вызов, столь судьбоносный для страны, что, реагируя на него максимальной мобилизацией и консолидацией общества, вождь явно «перегнул палку» в этнополитической сфере, да и не только в ней. Симптоматично, что во власти иллюзии национального возрождения оказались не только русские, но и другие советские этносы, включая и евреев, даже молодых и практически полностью ассимилированных. Их тоже «вдруг» потянуло к национальным корням. Так сталинский пропагандистский национализм, способствуя решению текущих мобилизационных задач, парадоксальным образом закладывал под советской империей мину замедленного действия.

Среди других предпосылок официального антисемитизма немаловажное значение имело и то обстоятельство, что в годы борьбы с партийной оппозицией и «накипью» НЭПа среди тех, кто, по мне

нию властей, был виновен в политических и финансово-хозяйственных преступлениях, евреев оказалось непропорционально много: в 1926 г. - 11872 чел. (16,6 % от всех арестованных ОГПУ); в 1927 г. -8942 чел. (10,1 %); 1928 г. - 11681 чел. (7,8 %)105.

Примечания

1 Туган-Барановский М. И. Русская интеллигенция и социализм (по поводу сборника «Вехи») // К лучшему будущему. Сб. социально-философских произведений. М., 1996. С. 64.

2 Федотов Г. П. Трагедия интеллигенции // О России и русской философской культуре: Философы русского послеоктрябрьского зарубежья. М., 1990. С. 406,408,418.

3 Франк С. Л. По ту сторону «правого» и «левого» // Новый мир. 1990. №4. С. 213.

4 Переписка В. В. Розанова и М. О. Гершензона. 1909-1918//Новый мир. 1991. №3. С. 238.

5 Федотов Г. П. Трагедия интеллигенции // О России и русской философской культурЕ. С. 441.

6 Федотов Г. П. Россия и свобода // Знамя. 1989. № 12. С. 212.

7 Программа КПСС. М., 1964, С. 63.

8 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 34. С. 315.

9 Петроградская правда. 1918. 20, 21 апреля; Петербургский Еврейский университет Серия «Труды по иудаике». Выпуск 3: «Евреи в России: История и культура». СПб., 1995. С. 15.

10 КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Т. 2. М., 1970. С. 588-592.

11 Академическое дело, 1929-1931 гг.: Документы и материалы следственного дела, сфабрикованного ОГПУ. Вып. 1.: Дело по обвинению академика С. Ф. Платонова. СПб., 1993; Ашнин Ф. Д., Алпатов В. М. «Дело славистов». 30-е годы. М., 1994; Куманев В. А. 30-е годы в судьбах отечественной интеллигенции. М.: 1991 и др.

12 В 1928-1932 гг. число мест на рабфаках возросло с 50 до 285 тысяч, более 800 тыс. рабочих-коммунистов были переведены из цехов на управленческие должности, в том числе и на руководящие, а также ушли на учебу (Верт Н. История Советского государства. 1900-1991. М, 1992. С. 197,198).

13 Правда. 1937. 29 марта.

14 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 998. Л. 56; Ф. 558. Оп. 11. Д. 807. Л. 1.

15 Вопросы истории. 1989. № 5. С. 117-129.

16 КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и Пленумов ЦК. Часть 3.1930-1954. М, 1954. С. 322-324.

17 XVIII съезд ВКП(б). Стенограф, отчет. М., 1939. С. 310; Боффа Дж. История Советского Союза. Т. 1. М., 1994. С. 524; С критической оценкой

генезиса советской интеллигенции выступил в начале 1970-х гг. А. И. Солженицын (Образованщина // Новый мир. 1991. № 5. С. 31-33).

18 Гессен Ю. И. История еврейского народа в России. В 2-х тт. М. - Иерусалим, 1993. Т. 1.С. 79.

19 Полное собрание законов Российской империи (ПСЗ). Собр. 1. Т. 28. № 21547.

20 Гессен Ю. И. Указ. соч. Т. 2. С. 119-123.

21 ПСЗ. Собр. 2. Т. 36. № 37684.

22 Еврейская энциклопедия. Т. 13. М., 1991 (репринт). С. 638.

23 Гессен Ю. И. Указ. соч. Т. 2. С. 179, 230; Кандель Ф. С. Книга времен и событий. История Российских евреев. Т. 1. М., 2002. С. 445.

Подробно о российском студенчестве еврейского происхождения в начале XX века (до 1917 г.) см.: Иванов А. Е. Еврейское студенчество в Российской империи начала XX века. Каким оно было? Опыт социокультурного портретирования / Под ред. О. В. Будницкого. М., 2007.

24 Источник. 1993. № 3. С. 62.

25 Zeifman N. Еврейский аспект охранительной политики Александра III. (К истории введения процентных норм) //Judeo-Slavic Interaction in the modern Period / Jews and Slavs (Jerusalem). 1995. Vol. 4. P. 150-151.

26 Франкель Дж. Российская империя и Советский Союз // Евреи и XX век Аналитический словарь / Барнави Э., Фридлендер С. М., 2004. С. 507.

27 Аронсон Г. Я. В борьбе за гражданские и национальные права (Общественные течения в русском еврействе) // Книга о русском еврействе: от 1860-х годов до революции 1917 Г. М. - Иерусалим, 2002. С. 213-214.

28 Иванов А. Е. «Еврейский вопрос» и высшее образование в России (конец XIX - начало XX в.) // Вестник Еврейского университета в Москве.

1994. № 1(5). С. 35-49; Будницкий О. В. Российские евреи между красными и белыми (1917-1920). М., 2005. С. 47.

29 Краткая еврейская энциклопедия. Т. 1-10. Иерусалим, 1976 - 2001. Т. 1. С. 272.

30 Постановление Временного правительства об отмене вероисповедных и национальных ограничений от 20 марта 1917 г. // Книга о русском еврействе. От 1860-х годов до революции 1917 г. М. - Мн. - Иерусалим, 2002. С. 143-145.

31 Декреты Советской власти. Т. 1. М., 1957. С. 16; Сталин И. В. Собр. соч. Т. 5. С. 45.

32 Сталин И. В. Соч. Т. 5. С. 114-115.

33 Декреты Советской власти. Т. 1. С. 40.

34 Pinkus В. The Jews of the Soviet Union: The History of a National Minority. Cambridge, 1988. P. 62-63.

35 Российская газета. 1994. 27 февраля.

36 Самойлов Д. С. Памятные записки. М., 1995. С. 56-57.

37 Клиер Дж. О русско-еврейской интеллигенции (к постановке вопроса) // Евреи в России. История и культура / Отв. ред. Д. А. Эльяшевич. СПб.,

1995. С. 75-76.

38 Подробнее: Гринбаум А. Еврейская наука и научные учреждения в Советском Союзе, 1918-1953 / Пер. с англ. М. - Иерусалим, 1994; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 114. Д. 633. Л. 2-6; Pinkus В. The Jews of the Soviet Union: The History of a National Minority Cambridge University Press, 1988. P. 109.

39 Мозохин А. Б. Право на репрессии: внесудебные полномочия органов государственной безопасности (1918-1953). М., 2006. С. 317,322.

40 Всесоюзная перепись населения 1939 года. Основные итоги. М., 1992. С. 61; О ликвидации еврейских академических учреждений в Белоруссии см.: Герасимова И. К истории Инбелкульта и Еврейского сектора Белорусской академии наук в 20—30 гг. // Вестник Еврейского университета в Москве. 1996. № 2 (12). С. 144-167; Гринбаум А. Еврейская наука и научные учреждения в Советском Союзе, 1918-1953 // Евреи в России Историографические очерки. 2-я половина XIX века - XX век. М. - Иерусалим, 1994. С. 62-70.

41 Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2. М., 1990. С. 39.

42 Altshuler М. Soviet Jewry on the Eve of the Holocaust. A Social and Demographic Profile. Jerusalem, 1998. P. 26, 27; Петров H., Янсен M. «Сталинский питомец» - Николай Ежов. М., 2008. С. 120-121.

43 Ларин Ю. Евреи и антисемитизм в СССР. М.-Л., 1929. С. 56; Pinkus В. Op. cit. Р. 136; Всесоюзная перепись населения 1939 года. Основные итоги. М., 1992. С. 80.

44 Pinkus В. Op. cit. Р. 91; Всесоюзная перепись населения 1939 года. Основные итоги. С. 86.

45 Примерная 700-тысячная численность евреев-интеллигентов к концу 1930-х гг. была определена исходя из того, что, во-первых, в СССР интеллигенция отождествлялась со служащими (в целом этот социальный слой включал в себя к тому времени около 9,6 млн. советских граждан), и во-вторых, удельный вес евреев в этом слое составлял примерно 7,5 %. Приблизительность подсчетов была обусловлена неполнотой данных по национальному составу служащих: точные показатели существуют только по некоторым профессиональным категориям (врачам, работникам искусств, учителям и др.), но отсутствуют в отношении руководителей предприятий (организаций, учреждений), студентов вузов, военнослужащих, работников правоохранительных органов и др.; Шварц С. М. Антисемитизм в Советском Союзе. С. 119-120; Pinkus В. Op. cit. Р 97.

46 фест и к Гитлер. Биография. Т. 3. Пермь, 1993. С. 129-130; Арад И. Холокауст. С. 15-16; Ширер У. Взлет и падение Третьего рейха. Т. 1. М., 1991. С. 467-468.

47 Правда. 1938. 29 ноября.

48 Шехтман И. Советское еврейство в германо-советской войне // Еврейский мир. Сборник 1944 года. Иерусалим - М. - Мн., 2001. С. 229; Уничтожение евреев СССР в годы немецкой оккупации (1941-1944). Сб. док. и мат. / Ред. И. Арад. Иерусалим, 1991. С. 5.

49 РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 489. Л. 1.

50 Исторические сборники «Мемориала». Вып. 1 // Репрессии против поляков и польских граждан. М., 1997. С. 129.

51 Правда. 1940. 28 марта.

52 Аксельрод Е. Трое из одной семьи // Еврейское слово. 2002. 23-29 января. № 4(78). К столетию Зелика Аксельрода (1904-1941) // Корни. 2004. Октябрь- декабрь. № 24. С. 5-33.

53 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 75. Л. 22; ЦАФСБ РФ. Следственное дело П. Д. Маркиша. Протокол допроса от 8 августа 1949 г. Копия. Архив автора.

54 Сталин И. В. Соч. Т. 13. С. 39.

55 Федотов Г. П. Тяжба по России. Т. 3. Париж, 1982. С. 182.

56 Ильин И. А. Наши задачи. Историческая судьба и будущее России. Т. 1. М., 1992. С. 157.

57 Правда. 1936.12 апреля.

58 Правда. 1936. 26 ноября.

59 Застольные речи Сталина. Док. и мат. / Сост. В. А. Невежин. М., 2003. С. 151.

60 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 120. Д. 348. Л. 63-75.

61 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 120. Д. 348. Л. 76-77.

62 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 114. Д. 639. Л. 6; Д. 833. Л. 22, 26-29.

63 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 1027. Л. 26-27.

64 Правда. 1936. 30 ноября.

65 Сталин И. В. Соч. Т. 6. М., 1947. С. 217.

66 Правда. 1939.11 марта.

67 Сталин И. В. Соч. Т. 13. С. 302.

68 Черчилль У. Вторая мировая война. Кн. 1. Т. 1-2. М., 1991. С. 180.

69 Правда. 1939.1 ноября.

70 Невежин В. А. Метаморфозы советской пропаганды в 1939-1941 годах // Вопросы истории. 1994. № 8. С. 167.

71 Гейзер М. М. Соломон Михоэлс. М., 1990. С. 153.

72 Невежин В. А. Синдром наступательной войны. Советская пропаганда в преддверии «священных боев» 1939-1941 гг. М., 1997. С. 124; Вопросы истории. 1994. № 8. С. 168-169.

73 Соловьев А. Г. Тетради красного профессора. 1912-1941 гг. / Публ. Н. Зелова // Неизвестная Россия. XX век. Т. 4. М., 1993. С. 203-204.

74 Столяров К. А. Палачи и жертвы. М., 1997. С. 276-277.

75 Чуев Ф. И. Сто сорок бесед с Молотовым. Из дневника Ф. Чуева. М.,

1991. С. 274.

76 Волков Ф. Д. Взлет и падение Сталина. М., 1992. С. 111-112; Гне-дин Е. А. Себя не потерять... // Новый мир. 1988. № 7. С. 173-209.

77 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 1009. Л. 185.

78 Оглашению не подлежит: СССР и Германия. 1939-1941. Документы и материалы / Сост. Ю. Фелыптинский. М., 1991. С. 19.

79 Черчилль У. Вторая мировая война. Кн. 1. М., 1991. С. 166.

80 Пикер Г. Застольные разговоры Гитлера. Смоленск, 1993. С. 456.

81 Чуев Ф. И. Так говорил Каганович. Исповедь сталинского апостола. М.,

1992. С. 99-100.

82 Чуев Ф. И. Сто сорок бесед с Молотовым. С. 276.

83 Аллилуева С. И. Двадцать писем к другу. М., 1990. С. 124.

84 Московские новости. 1991. 2 июня. № 22.

85 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 114. Д. 890. Л. 204. Д. 893. Л. 38.

86 ГА РФ. Ф. 7523. Оп. 10. Д. 93. Л. 1-123.

87 Мандельштам Л. И., Ребров М. С. Итоги выборов в Верховный Совет. М., 1939. С. 3-56.

88 Тартаковский Ж. Евреи в руководстве СССР (1917-1991). Тель-Авив, 1994. С. 72-75.

89 Трояновский О. А. Через годы и расстояния, история одной семьи. М., 1997. С. 78-81; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 1015. Л. 30-31; Д. 1016. Л. 33.

90 Резолюции XVIII Всесоюзной конференции ВКП(б). М., 1941. С. 21; Трояновский О. А. Указ. соч. С. 136; Чуев. Ф. И. Сто сорок бесед с Молотовым. С. 475.

91 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 114. Д. 696. Л. 185; Оп. 118. Д. 206. Л. 117-152; XVI съезд ВКП(б). Стенограф, отчет. М.-Л., 1930. С. 52; XVIII съезд ВКП(б). Стенограф, отчет. М., 1939. С. 149.

92 Шульгин В. В. Три столицы. Путешествие в красную Россию. Берлин, 1927. С. 135-137.

93 Исторические сборники «Мемориала». Вып 1. С. 36-37.

94 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 117. Д. 36. Л. 213.

95 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 127. Д. 478. Л. 46-46 об.

96 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 114. Д. 906. Л. 156.

97 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 1004. Л. 6; Д. 1008. Л. 24.

98 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 1206. Л. 45-49.

99 Мозохин А. Б. Указ. соч. С. 173-177, 341.

100 Свободная мысль. 1997. № 6. С. 118; № 7. С. 111-113; Лубянка: ВЧК -ОГПУ-НКВД-НКГБ-МГБ-МВД-КГБ. 1917-1960. Справочник. М., 1997. С. 104-107; Кричевский Л. Ю. Евреи в аппарате ВЧК-ОГПУ в 20-е годы // Евреи и русская революция. Материалы и исследования / Ред.-сост. О. В. Будницкий. М., 1999. С. 344.

101 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 25. Л. 15.

102 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 1027. Л. 35; Д. 1041. Л. 39; On. 111. Д. 899. Л. 67-70.

103 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 117. Д. 279. Л. 79-92,99-100,103-106,124-146.

104 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 203. Л. 58-80; Д. 340. Л. 61-65.

105 Мозохин О. Б. Указ. соч. С. 268-281.

Глава 2. В ГОДЫ ВОЙНЫ (1941-1945)

Советские верхи и трагедия Холокоста

Вторгшись в пределы СССР и используя преимущества нападающей стороны, гитлеровские войска развили стремительное наступление. На отдельных направлениях немецкие бронетанковые и моторизированные части буквально за часы вклинивались на десятки километров вглубь советской территории. В таких условиях не могло быть и речи о сколько-нибудь организованной эвакуации жителей приграничных западных областей страны. Однако еще до окончания войны на Западе появились публикации, авторы которых из числа просоветски настроенных социалистов и левых сионистов уверяли, что летом 1941 г. советское руководство предприняло экстренные меры (якобы Сталин или подписал специальную директиву, или был издан специальный указ Президиума Верховного Совета СССР) по первоочередной эвакуации еврейского населения из опасных районов*1. Этим утверждениям был склонен доверять и А. И. Солженицын2, хотя еще в начале 1950-х гг. такой авторитетный специалист по истории советского еврейства, как С. М. Шварц, всесторонне и тщательно, опираясь на документальные свидетельства, доказал безосновательность такой точки зрения3.

Помимо того, что реальность какого-либо распоряжения советских властей о первоочередном спасении евреев никогда не была подтверждена фактически, имеется и косвенное доказательство легендарности существования упомянутой выше директивы. Оно заключается в наличии документально установленного строгого порядка проведения эвакуации в годы войны, которая регламентировалась

* Подобные толки явились во многом следствием пропагандистского турне в 1943 г. в США С. Михоэлса и И. Фефера, которым перед поездкой А. Щербаков и С. Лозовский поручили заявить в США о том, что «Советский Союз спас много евреев» (Неправедный суд. Последний сталинский расстрел. М., 1994. С. 39).

секретным постановлением ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 27 июня 1941 г. Согласно этому нормативу первоочередному вывозу на восток подлежали важнейшие промышленные, сырьевые ценности, продовольствие, ответственные партийные и советские работники, квалифицированные рабочие, инженеры, служащие. Из остального гражданского населения эвакуировалась прежде всего годная к военной службе молодежь, а также женщины и дети. При этом этнический фактор вообще не упоминался. Однако он стал решающим в ходе развернувшихся в прифронтовых районах насильственных этнодепортаций советских граждан, таких, например, национальностей, как немцы и финны, которые в условиях войны стали считаться потенциально опасными4. Поэтому рассуждения о намерении Сталина предпринять в годы войны специальные акции по спасению советских евреев можно однозначно квалифицировать как политическое мифотворчество.

Вместе с тем известно, что власти прифронтовых регионов, дабы оправдаться перед центром за хаотическое и паническое бегство от врага предоставленных самим себе мирных жителей, стремились переложить всю ответственность на само гражданское население, в том числе и на евреев. Скажем, секретарь ЦК КП Белоруссии П. К. По-номаренко, докладывая Сталину в начале июля 1941 г. о том, что вся агитация врага «идет под флагом борьбы с жидами и коммунистами, что трактуется как синоним», утверждал, что панический исход беженцев на восток «объясняется в известной степени большой еврейской прослойкой в городах: их объял животный страх перед Гитлером, и вместо борьбы - бегство»5.

Это обвинение было по меньшей мере несправедливым, поскольку в трусости были уличены сами белорусские руководители, подававшие пример малодушного и безответственного поведения. Установлено, например, что 26 июня 1941 г. ряд секретарей ЦК КП Белоруссии и других республиканских «ответственных партийных, советских и хозяйственных работников» самочинно оставили Минск, выехав вместе с семьями на легковых машинах в Москву, где укрылись в постпредстве БССР. То же происходило и в других городах республики. Например, в Гомеле. Там секретарь обкома партии и председатель горисполкома, воспользовавшись своим служебным положением, провели первоочередную эвакуацию собственных семей, отправив их в Москву и Краснодар. Правда, центр в лице Маленкова быстро «одернул» запаниковавших было «белорусских товарищей»6.

Очень немногим евреям-беженцам удалось уйти на восток, большинство из них, оказавшись в тылу немецких войск, вынуждено было возвратиться назад. Реальность была такова, что стремительность германского вторжения и как следствие этого неразбериха и хаос, сопутствовавшие отступлению частей Красной армии, изначально предопределили неотвратимость трагедии советского еврейства. Наименьшими шансами на выживание располагали евреи с западных земель, присоединенных к Советскому Союзу в 1939-1940 годах, где таковых насчитывалось около 2000000 чел. Только 10-12 % из них удалось бежать или эвакуироваться на восток страны, однако основная часть еврейского населения (1750000-1800000 чел.) осталась на оккупированной территории. Евреи, проживавшие восточнее советской западной границы 1939 года (таковых насчитывалось 2100000 чел.), оказались в более благоприятной ситуации: и времени на эвакуацию было больше, и эти «коренные» советские евреи, будучи в большинстве своем (в отличие от соплеменников с присоединенных территорий) работниками госучреждений и промышленных предприятий, подлежали обязательному вывозу на восток. Примерно половине из них удалось переместиться вглубь страны. Таким образом, на захваченных врагом советских территориях осталось от 2750000 до 2900000 евреев. Невозможно точно определить, сколько из них погибло и сколько выжило: в Советском Союзе национальность не учитывалась не только при эвакуации граждан, но и при подсчете человеческих жертв. По приблизительным данным, война унесла жизни около 2,8 млн. советских евреев, в том числе 1 млн. человек, погибших в результате целенаправленных нацистских акций истребления. А всего, согласно последним фундаментальным изысканиям, за годы Второй мировой войны было уничтожено от 5,29 до более чем 6 млн. евреев7.

Эти колоссальные гекатомбы были в какой-то мере запрограммированы уже тем формальным casus belli, который содержался в декларации Гитлера, зачитанной по радио рейхсминистром народного просвещения и пропаганды Й. Геббельсом 22 июня 1941 г.: «...Никогда германский народ не испытывал вражды к народам России. Однако, иудейско-болыневистские правители Москвы пытались в течение более 20 лет разжечь пожар не только в Германии, но и во всей Европе <...> Ныне наступил тот час, когда необходимо выступить против этого заговора еврейско-англосаксонских поджигателей войны и точно так же против еврейских властителей большевистского московского центра»8.

Таким образом, в первый же день войны руководство рейха еще раз подтвердило, что воинствующий антисемитизм является краеугольным камнем нацистской пропаганды, призванной обосновывать и освящать любые, даже самые жестокие меры в отношении покоренных народов, и прежде всего геноцид евреев, который стал осуществляться с самого начала нацистского вторжения.

Массовое истребление евреев нацистская пропаганда представляла остальному советскому населению оккупированных областей как составную и необходимую часть освободительной миссии, взятой на себя германскими властями в борьбе с «жидо-большевизмом», «жестоко угнетавшим народы России». Причем, следуя античной формуле «разделяй и властвуй», гитлеровцы объявляли, например, что украинцы «по крови» выше русских, так как в средние века испытали на себе «живительное влияние арийцев», благодаря чему развились в «северно-динарский расовый тип», и к тому же украинский кобзарь Тарас Шевченко «был против москалей и являлся другом немцев». Белорусов убеждали в том, что и в царской России, и в СССР они жили под тройным национальным гнетом: с запада их теснили поляки, с востока - русские, а в самом крае хозяйничали евреи. Все это, впрочем, не помешало нацистам причислить тех же украинцев и белорусов к представителям «неполноценной славянской расы», так называемым Untermenschen (недочеловекам), подлежащим частичному истреблению и вытеснению за Урал. Что касается русских, то будучи самым многочисленным в СССР народом, они стали объектом особого внимания со стороны гитлеровских специалистов по национальному вопросу. Последние заблаговременно снабдили части вторжения вермахта целой массой псевдонаучных рекомендаций, наподобие инструкции «О поведении немцев на востоке и их обращении с русскими». Германским военнослужащим давались в том числе и такие советы: будьте твердыми и жестокими в отношении русских, ибо по своей генетической природе они сентиментальны и женственны, и им импонируют сила и действие; остерегайтесь русской интеллигенции, как эмигрантской, так и новой, советской, ибо она хоть и не способна на решительные поступки, но обладает особым обаянием, которое может отрицательно влиять на характер немца; помните, что русские всегда хотели быть управляемой массой, таковыми их сформировала собственная история, в которой были и призвание варягов, и господство монголов, поляков, литовцев, самодержавие царей, а, начиная с Петра Великого они видели в немце высшее существо9.

Следует признать, что массированная психологическая обработка нацистами советских людей не проходила бесследно. Характерная де

таль: осенью 1942 г. от многих жителей деревень даже советской прифронтовой полосы можно было услышать суждения, замешанные не только на дремучем невежестве, но и явно подсказанные весьма эффективной на первых порах фашистской пропагандой. «Немцы ведут войну против евреев и коммунистов, - утверждали согласно информации агентуры НКВД крестьяне, - они грамотный и чистый в быту народ, уважают православие и хотят распустить колхозы»10. Эти и подобные им умонастроения, всегда сопутствующие историческим катаклизмам, философ Н. А. Бердяев, используя известный литературный образ Ф. М. Достоевского, метко окрестил «смердяковщиной», имея в виду утрату национального достоинства и апологию пораженчества11.

Образованное 24 июня под началом секретаря ЦК ВКП(б) А. С. Щербакова Советское информационное бюро (СИБ), одним из направлений деятельности которого стала «организация контрпропаганды против немецкой и другой вражеской пропаганды»12, должно было в первую очередь нейтрализовать влияние демагогии гитлеровцев об их миссии «освободителей народов России» от гнета «жидокомму-нистов». И. Г. Эренбург предложил А. С. Щербакову широко распубликовать выступление одного из авторитетных среди интеллигенции русских общественных деятелей (М. А. Шолохова или А. Н. Толстого) с разоблачением басни о том, что «гнев Гитлера направлен только на евреев»13. Однако в советских верхах решили максимально упростить для себя задачу, как следствие, информация о евреях - жертвах зверств, чинимых фашистами, стала подаваться в массовых СМИ в минимальных объемах (исключение было сделано для малотиражных изданий на идише), причем в основном тогда, когда надо было произвести выгодное впечатление на западных союзников.

Выступая 6 ноября 1941 г. по случаю очередной годовщины Октябрьской революции, Сталин, пожалуй, единственный раз за годы войны публично осудил нацистов за массовый антиеврейский террор, правда, сделал это довольно своеобразно: уподобив гитлеровский геноцид евреев с не идущими с ним ни в какое сравнение черносотенными погромами в царской России14 - явлением совершенно иного социально-политического и исторического порядка.

Поскольку, как отмечалось, информации о Холокосте с самого начала был придан в некотором роде «экспортный» характер, ее подготовка находилась в ведении главным образом наркома иностранных дел В. М. Молотова, отвечавшего за сотрудничество с союзными державами. Уже в первой подписанной им 6 января 1942 г. ноте НКИД акции массвового истребления евреев в Бабьем Яру в Киеве, Львове, Одессе, других городах Украины были в основном представлены

не как проявления целенаправленной политики этноселективного истребления и геноцида, а только как часть общего террора против советского многонационального гражданского населения («русских, украинцев, евреев»)15. В преамбуле следующей аналогичной ноты Молотова (от 27 апреля 1942 г.) прямо подчеркивалось, что гитлеровцы поставили себе задачей «истребление советского населения: независимо от <...> национальности». Впервые была использована обобщенная формулировка об уничтожении нацистами «мирных жителей» в Таганроге, Керчи, Минске, Витебске, Пинске16. В последующем употребление этого эвфемизма стало своеобразным способом замалчивания гитлеровского геноцида евреев*.

Поскольку 18 декабря 1942 г. в «Правде» появилась обязательная к публикации совместная официальная декларация правительств двенадцати, включая СССР, союзных стран «О проводимом гитлеровскими властями истреблении еврейского населения Европы» с обязательством покарать нацистов за преступления против человечности, на следующий день как бы вдогонку вышло советское заявление с похожим названием. В нем в первый и последний раз советским руководством признавалась разработка гитлеровцами «особого плана поголовного истребления еврейского населения», однако основными его жертвами представлялись евреи Европы, а об умерщвленных нацистами советских евреях опять говорилось в общем ряду национальных потерь всех остальных народов СССР. Правда, при этом признавалось, что «относительно к своей небольшой численности, еврейское меньшинство советского населения <...> особенно тяжело пострадало от звериной кровожадности гитлеровских выродков»17. Однако это, наиболее исторически адекватное официальное заявление, осталось как бы гласом вопиющего в пустыне, тема нацистского геноцида евреев так и не была подхвачена советскими СМИ, что говорило о том, что этот документ являлся политико-конъюнктурным исключением из негласно действовавшего правила. Симптоматично и то, что декларация была подписана не Молотовым (как первоначально планировалось), а некой несуществующей организацией «Информбюро НКИД»18, что свидетельствовало о ее пониженном статусе и о том, что она предназначалась для заграницы.

* При подготовке в начале 1944 года сборника актов созданной 2 ноября 1942 г. Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников (ЧГК) Г. Ф. Александров, редактируя текст, исключил из него всякое упоминание о евреях, используя как замену словосочетание «мирные советские граждане» (Альтман И. А. Жертвы ненависти. С. 397-398).