Г.В.Костырченко Сталин против космополитов Власть и еврейская интеллигенция в СССР., М., 2010.: 1 Г.В.Костырченко Сталин против космополитов Власть и еврейская интеллигенция в СССР

Уполномоченный по правам человека в Российской Федерации

Государственный архив Российской Федерации

Фонд Первого Президента России Б.Н. Ельцина

Издательство

«Российская политическая энциклопедия»

Международное историко-просветительское, благотворительное и правозащитное общество «Мемориал»

Институт научной информации по общественным наукам РДН

Редакционный совет серии:

Й. Баберовски (Jorg Baberowski),

Л. Виола (Lynn Viola),

А. Грациози (Andrea Graziosi),

A. А. Дроздов,

Э. Каррер Д'Анкосс (Helene Carrere D'Encausse),

B. П.Лукин,

C. В. Мироненко, Ю. С. Пивоваров, А. Б. Рогинский,

Р. Сервис (Robert Service), Л.Самуэльсон (Lennart Samuelson), А.К.Сорокин,

Ш. Фицпатрик (Sheila Fitzpatrick), О. В. Хлевнюк

9 геннадий костырченко

Сталин против

«космополитов»

Власть

и ЕВРЕЙСКИЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ

вШР

.v»»tH.14'

ЧГ^**^ РОССПЭН

Москва 2010

https://docs.google.com/file/d/0B96SnjoTQuH_U0o3QVNpOFdlVTg/edit?usp=sharing

УДК 94(47)(082.1) ББК 63.3-36 К71

Костырченко Г. В.

К 71 Сталин против «космополитов». Власть и еврейская интеллигенция в СССР. / Г. В. Костырченко. - М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН); Фонд Первого Президента России Б. Н. Ельцина, 2010. - 415 с, ил. - (История сталинизма).

ISBN 978-5-8243-1103-7

Книга - результат последних научных исследований автора, известного специалиста по сталинской «еврейской политике», избравшего на сей раз в качестве центральной темы исполненные противоречий и драматизма взаимоотношения диктаторского режима с еврейской интеллигенцией. Автору удалось пролить свет на такие, до сих пор затемненные множеством тайн, ключевые эпизоды этой истории как попытка создания еврейской республики в Крыму, трагическая гибель еврейского артиста Соломона Михоэлса, репрессии против представителей интеллектуально-культурной элиты еврейского происхождения, апофеозом которых стало знаменитое «дело врачей». Использование ранее недоступных архивных источников дало возможность автору провести более качественный анализ, в том числе и по упомянутым сюжетам. В целях эффективного восстановления исторической правды была задействована и методология научной полемики, порой весьма острого характера.

УДК94(47)(082.1) ББК 63.3-36

ISBN 978-5-8243-1103-7 © Костырченко Г. В., 2010

«Чтоб не прослыть антисемитом, Зови жида космополитом».

(Из номенклатурного юмора послевоенного времени)

ВВЕДЕНИЕ

Сейчас, когда еврейский вопрос, так остро стоявший в политической истории России на протяжении последних двух столетий, худо бедно разрешившись, перестал быть раскаленным, необходимо без гнева и пристрастия разобраться в том, что XX веке составляло его сердцевину - в феномене российской интеллигенции еврейского происхождения (ИЕП), до сих пор во многом продолжающимся оставаться непознанной «вещью в себе». Между тем, очевидно, что история нашей страны в новейшее время творилась при существенном, а иногда и ключевом участии этого социально-национального слоя, что игнорировать невозможно. Показательно, что до сих пор не утихают споры (порой весьма горячие!), и не только между историками, о роли евреев в русских революциях, об их участии в руководстве большевистской партии, в управлении страной, их вкладе в развитие отечественной науки, культуры, техники, экономики, в победу в Великой Отечественной войне, а также по поводу масштабов Холокос-та, других во многом знаковых событий и явлений. Поскольку существовал официальный запрет на исследования по «так называемому» еврейскому вопросу, пролить на все это свет научно-исторической объективности очень долго у нас не представлялось возможным. В результате в отечественной историографии образовался существенный пробел, без преодоления которого трудно считать наши представления как конкретно об этой этнополитической проблеме, так и в целом о советском прошлом научно корректными.

Нет нужды доказывать, что в сложном переплетении судеб народов мира, которым отмечено XX столетие, русско-еврейская конвергенция была одной из самых масштабных, исторически резонансных и, конечно, драматичных. И это еще один немаловажный аргумент в пользу того, что историческое исследование, посвященное «передовому отряду» этой конвергенции - советской ИЕП - безусловно актуально. Подобные труды необходимы и потому, что позволяют скорректировать существующие, во многом еще поверхностные и противоречивые, представления о советском прошлом. Нет нужды доказывать,

что в происходившем в XX столетии сложном переплетении судеб народов мира русско-еврейская «конвергенция» была одной из самых масштабных, исторически резонансных и, конечно, драматичных. И это еще один немаловажный аргумент в пользу того, что историческое исследование, посвященное «передовому отряду» этой «конвергенции» - советской ИЕП - имеет безусловную актуальность. Подобные штудии важны и потому, что позволяют скорректировать существующие во многом еще поверхностные и противоречивые представления о механизме социально-национальных изменений, происходивших в ходе генезиса власти и общества в СССР, где полиэтнизация властной и интеллектуальной элит в явилась ответом на модернизационный вызов XX века. То, что Россия ныне столкнулась с аналогичными императивами, продиктованными теперь не только потребностью в очередной модернизации, но и набирающей силу глобализацией, еще более увеличивает ценность данной работы.

Отечественная историография. Сложилось так, что полноценных научных исследований по истории взаимоотношений власти с еврейским населением (в том числе и с интеллигенцией соответствующего происхождения) в СССР не проводилось. Правда, в первое пятнадцатилетие советского режима вышел ряд пропагандистско-социологических работ, затрагивавших эту тему1. Однако, объявив в середине 1930-х гг. об успешном разрешении еврейского вопроса, советское руководство сочло, что поскольку эта национальная проблема исчерпана, любое ее обсуждение в дальнейшем не только нежелательно, но и идеологически вредно. Эта позиция еще более ужесточилась в конце 1940-х гг., когда еврейская национально-культурная элита стала восприниматься в верхах как потенциальная «пятая колонна» Запада. И хотя после смерти Сталина положение смягчилось, исследования по исторической иудаике2 несли на себе печать негласного официального табу вплоть до конца 1980-х гг. В советских исторических сочинениях периода так называемого «застоя» евреи если и упоминались, то только тогда, когда из пропагандистских соображений необходимо было, например, подкрепить тезис о царской России как «тюрьме народов», где великодержавный шовинизм и антисемитизм использовались, чтобы отвлечь трудящихся от классовой борьбы или в тех случаях, когда требовалось вскрыть «исторические корни» сионизма как «инструмента экспансии международного империализма»3.

Начиная с «хрущевской оттепели», когда идеологический контроль партии перестал быть тотальным, темой «еврейской политики» Сталина заинтересовались авторы из числа появившейся тогда в СССР диссидентской оппозиции, причем почти исключительно с це

лью дискредитации власти. Такой политический крен, продиктованный во многом условиями холодной войны, не мог не обернуться определенной научной ущербностью. Однако подобные сочинения сыграли и позитивную роль, хотя бы потому, что неподцензурная мысль объективно противодействовала окостенению исторического сознания советского общества. Пожалуй, первой такой «будоражащей» ласточкой была вышедшая в 1971 г. в Нью-Йорке книга Р. А. Медведева «К суду истории. Генезис и последствия сталинизма», в которую был включен подготовленный для самиздатского журнала «Евреи в СССР» очерк об антиеврейских репрессиях властей4.

Та же тема интересовала и А. И. Солженицына, который в парижском (1973 г.) издании «Архипелага ГУЛАГ» писал о подготовке Сталиным в 1953 г. переселении евреев в Сибирь. Правда, видимо, сомневаясь, в отличие от Медведева, в реальности такого плана, вспомнил о нем как о чем-то гипотетическом и с оговорками. С годами этот скептицизм усилился: в переизданном в 1991 г. «Архипелаге ГУЛАГ» об этой версии уже не упоминалось5. Наибольшей политизированностью, а значит и наименьшей достоверностью отмечена вышедшая в 1981 г. в Нью-Йорке книга А. В. Антонова-Овсеенко «The Time of Stalin: Portrait of Тугаппу» (русский аналог известен как «Портрет тирана»)6. Выход в 1982 г. в Лондоне книги фрондировавших историков-профессионалов М. Я. Геллера и А. М. Некрича «Утопия у власти» знаменовал собой некоторый историографический прогресс (в плане качества подбора и анализа фактов), что, впрочем, не уберегло это сочинение от недостатков, в том числе и серьезных. Помимо концептуальных ошибок книга изобиловала и многочисленными фактографическими «ляпами»7. Из работ, вышедших до 1991 г. за границей, не устарела только методологически добротная книга М. С. Восленского о генезисе советской номенклатуры8.

Со второй половины 1980-х гг., когда СССР захлестнула политическая либерализация, устоявшиеся парадигмы и «каноны» истории стали пересматриваться уже и самими советскими верхами. Для «избранных» приоткрылись архивы властных структур партии и государства. В результате в «Известиях ЦК КПСС», других партийных изданиях, начали публиковаться подборки документов, составленные не в привычной агитпроповской манере, а идеологически нейтрально, появились статьи, уснащенные новой фактографией, Одна из таких работ - всесторонне фундированная и глубоко аналитическая статья Ю. С. Аксенова «Апогей сталинизма: послевоенная пирамида власти»9 - представляет наибольшую ценность для данного исследования. Уже в 1990-е гг. в результате более углубленного освоения но

вой архивной информации в той же аналитической стилистике была подготовлена работа О. В. Хлевнюка «Политбюро. Механизмы политической власти в 30-е годы» (М., 1996).

В «позднюю перестройку» ревизии подверглась и исполненная ригоризма официальная позиция полного отрицания еврейской проблемы в СССР. В декабре 1988 г. Политбюро ЦК КПСС официально квалифицировало сфабрикованное после войны «дело Еврейского антифашистского комитета (ЕАК)» как преступление сталинизма10. А спустя два месяца в газете «Советская культура» появилась дискуссионная статья В. И. Носенко и С. М. Рогова, которые впервые констатировали: «По существу сталинская административно-командная система была готова обратиться к испытанному орудию реакции - к антисемитизму. Для поддержания в стране атмосферы "обостряющейся классовой борьбы" требовались новые "враги народа" - выискивать их теперь стали не по политическим, а по национальным признакам»11. Однако последние советские руководители, пойдя на осторожное признание антисемитской интенции сталинского режима, на большее не решились12.

«Архивная революция» конца 1980-х - начала 1990-х гг. породила целый поток литературы, переосмысливавшей советский исторический опыт через призму анализа сталинизма. Писали о нем как профессиональные историки13, так и публицисты14. В этих книгах - где кратко, а где и подробно - авторы дали собственное видение послевоенной еврейской проблемы в СССР. Причем, в публицистических сочинениях это имело политизированный характер - или консервативно-почвеннический (В. Кожинов, Платонов О. А.), или либеральный (Э. Радзинский), что не могло не обернуться схематизмом и умозрительностью выводов, а также фактографическими аберрациями.

Одной из первых таких работ явилась небольшая книга Е. Ю. Зубко-вой «Общество и реформы 1945-1964». Автор попыталась воссоздать по возможности живую (отражавшую конкретные настроения в социуме) картину позднего сталинизма. И хотя антиеврейская составляющая политики Сталина в книге специально не рассматривалась, этот аспект все же был затронут, в частности, посредством анализа реакции населения на пропагандистскую кампанию, сопровождавшую «дело врачей»15. В том же «социально-историческом» методологическом ключе написана и статья Г. А. Бордюгова «Сталинская интеллигенция. О некоторых способах и смыслах ее социального поведения»16.

Научные наработки конца 1980-х - начала 1990-х гг. были осмыслены и обобщены в учебном пособии для вузов «Курс советской истории. 1941-1991», вышедшем в 1999 г. под редакцией А. К. Соколова.

Там в разделе «Борьба с "безродными космополитами"» раскрывалось основное содержание послевоенной политики Сталина в отношении как интеллигенции в целом, так и той ее части, которая этнически была связана с еврейством. Обоснованными представляются выводы автора о том, что при Сталине «...в государственную политику был внесен элемент антисемитизма», и что «антисемитский характер репрессий был санкционирован лично Сталиным»17.

К удачным работам последнего десятилетия по политической истории послевоенного СССР по праву можно причислить книгу Р. Г. Пихоя «Советский Союз: история власти. 1945-1991», которая «работает» прежде всего на формирование научного, объективного представления о феномене сталинизма. Рассмотрению послевоенного конфликта власти с ИЕП посвящен специальный раздел книги «Государственный антисемитизм», в котором кратко излагаются основные моменты соответствующей политики Сталина, вполне резонно увязывавшейся с «разборками» в высших номенклатурных слоях18.

Существенным вкладом в научное осмысление истории позднего сталинизма стала монография А. А. Данилова и А. В. Пыжикова «Рождение сверхдержавы: СССР в первые послевоенные годы». Что касается еврейской проблемы, то, по мнению ученых, она возникла в ходе поисков мотивации для послевоенной идейно-политической мобилизации советского общества, которое ориентировали на поиск и разоблачение очередных «врагов», в числе которых как «очень удобная мишень» оказались и евреи. Особенно очевидным это стало в разгар «дела врачей», когда страну захлестнула шпиономания, «замешанная на изрядной порции антисемитизма»19.

Наряду с общими работами по истории сталинизма в последние пятнадцать лет было опубликовано немало исследований о конкретном влиянии этого феномена на отдельные сферы интеллектуальной деятельности советского общества - литературно-культурную20, научную21, общественную22. После войны эти сферы оказались в эпицентре пропагандистских кампаний, в том числе и с антисемитской подоплекой, и авторы этих работ так или иначе отразили это обстоятельство.

Другой историографический «блок» составили вышедшие после 1991 г. книги и статьи по послевоенной истории советских репрессивных органов, являвшихся важным инструментом реализации «еврейской политики» Сталина23.

Дискурс по проблематике сталинизма протекал столь интенсивно (были написаны сотни, если не тысячи статей и книг по этой теме), что появились отдельные издания, обобщающие результаты работы историков в этом направлении. Одной из самых заметных публика

ций такого рода стала книга «Историография сталинизма», в которой наибольший интерес (в плане методологии историографического анализа) для данного исследования представляют статьи А. А. Данилова, Д. А. Аманжоловой и Б. И. Поварницына24.

С приращением общих знаний о сталинизме синхронно, еще со времен «поздней перестройки», шло научное освоение и «еврейского сегмента» этого феномена, ставшего, собственно, основным предметом данного исследования. За прошедшие с тех пор годы отечественные авторы опубликовали целый ряд научных и научно-популярных работ по этой проблематике25, что стало существенным вкладом в мировую историческую иудаику, которой до того в дисциплинарном плане в нашей стране не существовало26. Немаловажное значение для развития этого направления имел интерес, проявленный к нему А. И. Солженицыным, автором знаменитой «Образо-ванщины» (1974 г.) - памфлетного укора советской интеллигенции за бездуховность - и выход в 2001-2002 гг. его двухтомника «Двести лет вместе»27, имевшего немалый резонанс в обществе. Однако в итоге бурного обсуждения большинство специалистов склонилось к тому, что этот труд, хотя и произвел позитивный просветительский эффект, в научном отношении далек от совершенства. Тем не менее, по качеству осмысления исторического материала книга значительно превосходит появившееся одновременно аналогичное сочинение И. Р. Шафаревича: идеологизированное, выдержанное в консервативно-охранительном духе тенденциозное издание, изобилующее фактическими неточностями и ошибками28. Однако даже в нем, пусть и со «смягчающей» оговоркой, все же признается факт «притеснения евреев» при Сталине. Еще одним позитивным моментом стало отвержение Шафаревичем (как, впрочем, и Солженицыным, и Ж. Медведевым) легенды о так называемом сталинском плане депортации евреев в 1953 г.29

Свое скептическое отношение к этому мифу не скрывал и руководитель научно-просветительского центра «Холокост» И. А. Альтман30. В 2002 г. вышел в свет его труд «Жертвы ненависти» - первое фундаментальное научное исследование по истории Холокоста на территории СССР. В этой работе реконструировано исполненное явных противоречий отношение сталинского режима к творимому гитлеровцами геноциду евреев, а также проанализирована реакция на него советской интеллигенции (в том числе и еврейского происхождения)31.

Зарубежная историография. После «закрытия» «еврейского вопроса» в СССР в середине 1930-х гг. вскоре было свернуто и научно-историческое освоение этой темы; в результате западные иссле

дователи проблемы оказались в роли «монополистов». Причем, на первых порах они рекрутировались в основном из среды русско-еврейской эмиграции, чьи соответствующие научные организации до конца 1930-х гг. размещались в Европе (Берлин, Париж), а затем - в США (Нью-Йорк). Публикацией ряда сборников научных статей, эти структуры заложили фундамент западной историографии проблемы32. Одним из научных лидеров этой эмигрантской плеяды историков был С. М. Шварц. В его творческом наследии особо важное место занимает вышедшая в 1952 г. книга об антисемитизме в СССР, насыщенная корректной фактографией, в том числе и статистико-демографическими данными, и до сих пор не утратившая научного значения. Одним из ключевых в ней был вывод о том, что «во второй половине 30-х гг. началось... пробуждение нового антисемитизма...». По мнению Шварца, это был «ползучий, сначала, может быть, только полуосознанный антисемитизм верхнего слоя советской бюрократии, избегавший открытых проявлений и выражавшийся в основном в оттеснении евреев на задний план во всех сферах советской жизни»33. Начиная с 1960-х гг. к изучению на Западе истории советского «еврейского вопроса» все активней подключаются исследователи, не связанные с российской эмиграцией. Одним из наиболее авторитетных таких ученых был С. У. Бэрон, издавший довольно поверхностную и содержавшую массу фактических ошибок книгу «Русские евреи при царях и Советах»34. Работа была подготовлена по канонам советологии - возникшего в годы холодной войны в западной политологии направления, имевшего существенную пропагандистскую составляющую, что не могло не снизить ее научный уровень.

Существенно более добротным в исследовательском плане (в сравнении с сочинением Бэрона) является труд Н. Левин - объемистый двухтомник «Евреи в Советском Союзе с 1917 года» (1988 г.)35. Однако и в нем ощущается определенное пропагандистское влияние, хотя бы даже в формулировке подзаголовка книги - «Парадокс выживания». Эта ключевая фраза во многом и предопределила видение проблемы автором, кстати, являющейся ученицей одного из отцов-основателей советологии Р. Пайпса. Хорошо разбираясь в социально-культурной антропологии советского еврейства, Левин, вместе с тем, слабо ориентировалась в отношениях, которые складывались в «коридорах» кремлевской власти. Скажем, полностью доверяя свидетельству польско-еврейского общественного деятеля Гирша Смо-ляра, Левин включила в свою книгу исторически нереальный эпизод: когда на одном из совещаний с региональными партийными секретарями Сталин якобы заявил, что «еврейские кадры не оправдали воз

ложенного на них доверия», руководитель одной из областей, встав, прокричал на весь зал: «Бей жидов - спасай Россию!»36. В общем, там, где речь заходит о «еврейской политике» Сталина, работа Левин - кстати, хорошо фундированная и в целом научно состоятельная и ценная - оставляет желать лучшего.

В современной американской историографии особый интерес вызывают труды, подготовленные в стилистике историко-культуроло-гического проекта «новая империология», основанного на методологии структурно-типологической компаративистики. Непосредственное отношение к проблематике данного исследования имеют работы специалиста по «новой имперской истории» Д. Шнеера, который сформулировал важный, как представляется, вывод о том, что, если в 1920-е гг. советское государство преимущественно поддерживало и укрепляло этнический партикуляризм, то в 1930-е положение существенным образом изменилось, и в национальной политике стал доминировать имперский универсализм37.

Эти и другие проводившиеся в США исследования в области истории российского и советского еврейства38, примечательны не только сами по себе, но и любопытны еще и потому, что оказали существенное влияние на исследования, проводившиеся в Израиле, чьи ученые в большинстве своем имели тесные научные связи с американскими коллегами. По сути, в Израиле в 1950-е гг. сформировался своего рода региональный центр советологии, специализировавшийся на историко-политологическом изучении СССР сквозь призму «еврейского вопроса». Ведущей структурой, направлявшей соответствующий исследовательский процесс, был созданный в начале 1960-х годов Центр документации восточноевропейского еврейства (ЦДВЕ) при Иерусалимском университете39. Наибольший вклад в разработку проблематики политической истории советского еврейства внесло поколение израильских ученых, чей возраст к началу 1960-х гг. не превышал 30 лет. Научные труды таких специалистов из этой плеяды, как М. Альтшулер, Я. Рои, Б. Пинкус и Ш. Редлих, отличались большим историзмом и объективностью, а также меньшей политизированностью40 в сравнении с работами их старших коллег и учителей (Ш. Эттингер41 и др.), считавших себя в первую очередь призванными исполнять социальный заказ государства. Научная деятельность израильских историков-«шес-тидесятников» способствовала деидеологизации и эмансипации исторической науки в Израиле. Правда, следуя своеобразному «историческому национализму» (искусственное вычленение прошлого еврейства из общеисторического контекста) и будучи, к тому же,

ограничены в исследовательском плане недоступностью советских архивов, они не смогли полностью преодолеть инерцию старых идеологизированных подходов и представлений.

В этой связи наиболее показательной является книга Б. Пинкуса «Евреи Советского Союза. История национального меньшинства». Это исследование грешит определенной прямолинейностью, схематизмом и некоторой искусственной драматизацией исторического процесса, что проявилось, в частности, в «контрастных» характеристиках основных этапов истории советского еврейства: первый этап (1917-1939 гг.) определяется как «время созидания» («The Years of Construction»), тогда как последующий (1939-1953 гг.) - как «время разрушения» («The Years of Destruction*). И хотя в целом такое маркирование этапов истории советского еврейства исторически адекватно, применительно к отдельным составляющим развития оно чревато аберрациями, чему к тому же способствовала концептуально несостоятельная попытка уподобить нацистский антисемитизм сталинской «еврейской политике». Это рельефно проявилось в эмоциональной дефиниции последней как «физического и духовного Холокоста» («physical and spiritual holocaust»). Грешит некоторой аффектацией и оценка фактора советской низовой юдофобии («народного антисемитизма»), которая якобы в военные и послевоенные годы приняла «масштабы, неведомые даже в царской России»42. На самом деле, все обстояло далеко не так однозначно. Антисемитская «самодеятельность» снизу, особенно приобретала массовый характер, жестко подавлялась сверху, хотя в сложной обстановке военного и послевоенного времени предотвратить отдельные инциденты подобного рода не всегда представлялось возможным. Тем не менее, ничего похожего на еврейские погромы в царской России или послевоенной Польше в СССР не было. Вместо развернутого и всестороннего анализа советского властного антисемитизма Пинкус свел это сложное системное явление, в основном, к «антисемитским настроениям» кремлевских лидеров, прежде всего Сталина, чья «нелюбовь» к евреям трактуется как психопатология, развивавшаяся в соответствии с трехстадийной клинической схемой, предложенной психоаналитиком Р. Левенштайном - подозрительность - страх, ненависть, презрение - паранойя43. Однако, несмотря на то, что результаты, полученные Пинкусом в ходе анализа антисемитских проявлений в СССР, далеко не точны и тем более не исчерпывающи, он, быть может, первым провел детальное исследование антикосмополитической пропагандисткой кампании рубежа 1940-1950 гг., досконально изучив материалы 56 советских центральных и местных

периодических изданий. Ему принадлежит и представляющийся резонным вывод о том, что сила и размах борьбы с «безродными космополитами» зависели не столько от величины «еврейской прослойки» в населении того или иного региона, сколько от степени «антисемитизации» сознания местного населения44. Верно и суждение о том, что одним из движителей кампании была борьба за власть в сталинском окружении45.

Не всегда корректные суждения израильских, как впрочем, и других западных ученых, обусловливались в значительной мере тем, что архивы советского режима вплоть до начала 1990-х гг. оставались засекреченными. Поэтому им приходилось доверять не всегда правдивым (как отмечалось) устным свидетельствам перебежчиков или принимать на веру то, о чем писали обличавшие сталинизм советские диссиденты, чьи труды также содержали аберрации46. Кроме того, в годы холодной войны советская история трактовалась на Западе преимущественно в политизированных рамках «тоталитарной теории», которая больше настраивала на диктовавшееся актуальной политикой механическое уподобление сталинизма нацизму, чем на феноменологический объективный анализ этих достаточно отличных друг от друга явлений.

К сожалению, эти моменты, полностью не преодолены и к настоящему времени, когда, казалось бы, СССР давно уже канул в Лету, а архивы сталинского режима более пятнадцати лет как доступны для исследователей. Скажем, ученые Тель-Авивского университета Л. Беленькая и Б. Зингер, выпустившие не так давно вроде бы основательно фундированную книгу по истории еврейского национального движения в СССР с эмоциональным заголовком «Наперекор»47 (использовали обширную фактографию из архивов России, Украины, Белоруссии, Израиля), повторяя старую легенду, безосновательно утверждают, что Сталин готовил в 1953 г. массовую депортацию евреев. Ими были допущены и другие искажения исторической правды, и в итоге - весьма критические, но, думается, справедливые отзывы рецензентов48.

И все же можно с осторожным оптимизмом отметить, что в последние годы и в США, и в Израиле появилось немало научных статей и книг, отмеченных уважительным отношением к советской истории, не засоренных пропагандистскими штампами времен холодной войны (работы М. Мицеля и А. Зельцера49). В Иерусалимском университете с 2003 г. издается научный альманах «Jews in Russia and Eastern Еигоре»50, привлекающий внимание специалистов интересными публикациями51.

Фундаментальную основу источниковой базы исследования составили неопубликованные документы, выявленные автором в

ведущих архивохранилищах страны - в Государственном архиве Российской Федерации (ГА РФ), Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ), Российском государственном архиве новейшей истории (РГАНИ) Центральном архиве федеральной службы безопасности Российской Федерации (ЦАФСБ РФ), Центральном архиве Верховного суда Российской Федерации (ЦАВС РФ) и др. Кроме того, были привлечены, хотя и в меньшем количестве, материалы из других архивов. В общей массе использованной архивной информации особо выделяется как по объему, так и по степени научно-исторической важности комплекс документов из РГАСПИ, куда в последние годы были переданы уникальные материалы из Архива Президента Российской Федерации (АП РФ). Первостепенное значение в указанном комплексе имела документация (решения, постановления, протоколы заседаний, справки, докладные записки, письма граждан, материалы по их разбору и т. п.), отложившаяся в деятельности Политбюро, Оргбюро, Секретариата, отделов, управлений центрального аппарата ЦК ВКП(б) - КПСС (ф. 17), в материалах Комиссии (Комитета) партийного контроля (КПК) при ЦК партии (ф. 589). Много ранее не известных интересных фактов было почерпнуто из хранящихся в РГАСПИ личных фондов И. В. Сталина (ф. 558), В. М. Мо-лотова (ф. 82), Г. М. Маленкова (ф. 83), Л. М. Кагановича (ф. 81), А. А. Жданова (ф. 77), других высших партийно-государственных деятелей СССР военного и послевоенного времени. В ГА РФе чрезвычайно важные и уникальные документы были обнаружены в фондах ЕАК (ф. 8114), Верховного суда СССР (ф. 9434), Прокуратуры СССР (ф. 8131) и др.

К сожалению, значительный объем архивной информации по теме до сих пор не рассекречен. В РГАСПИ, например, - это чрезвычайно важные документальные массивы фонда ЦК ВКП(б) по управлению кадров (ф. 17, оп. 127) и административному отделу (ф. 17, оп. 136); в РГАНИ - это важнейшие материалы фондов 3 (Политбюро-Президиум ЦК КПСС) и 4 (Секретариат ЦК КПСС), которые пока что не переданы из АП РФ, вообще закрытом для исследователей. То же самое можно сказать и в отношении ЦАФСБ РФ, в котором доступна лишь незначительная часть документов по теме. Все это негативно влияло на работу, хотя и не могло ее серьезно затруднить, поскольку остается недоступной все-таки относительно небольшое количество документов, способных, как представляется, разве что дополнить и детализировать общую картину известной фактографии, но вряд ли существенно ее изменить.

\ В значительной мере были использованы и опубликованные до-

кументы, в первую очередь включенные в крупные тематические сборники52. Была проработана и довольно обширная литература мемуарного характера, содержавшая весьма откровенные оценки и детализированные описания «еврейской политики», проводившейся Сталиным и его ближайшими сподвижниками, причем исходившие от людей, близко их знавших53. Сопоставление архивной информации с мемуарной как часть комплексного анализа фактов из взаимодополняющих друг друга источников значительно расширило возможности исследования. Определенная часть тематических данных и сведений была почерпнута и из монографических работ отечественных и зарубежных ученых.

Методология исследования. Методологическое кредо автора выражается формулой: политически неангажированное, объективное и непредвзятое исследование, созвучное проверенным веками принципам классической мировой и русской историографии. Эти принципы выражаются в стремлении к глубокому проникновению в суть событий и явлений прошлого, к всестороннему осмыслению как их самих, так и сопряженных с ними причин и следствий, что невозможно без серьезного научно-критического анализа всего комплекса существующих исторических источников. С точки зрения автора, профессионализм исследователя заключается в том, чтобы, пробив, образно выражаясь, буром фактов аналитические шурфы в наслоениях представлений о прошлом (часто ложных и превратных), добраться до истоков, до корней, до сути исследуемой проблемы, а, значит, и до исторической правды. Такой метод исторического «глубокого погружения» эффективен и в преодолении различных аберраций, произошедших вследствие информационных пробелов, фальсификаций, мифологизации и т. п. В изучении сталинского официального антисемитизма как явления, имевшего специфическую социально-политическую природу, был применен отличный от теории тоталитаризма феноменологический подход.

Исследование не ограничивалось рамками академического дискурса. Учитывая общественно резонансный характер темы, автор, что называется, не творил в «башне из слоновой кости» и помимо традиционных научных методов и средств исследования использовал также научно-популярную литературу, материалы из СМИ и интернета, ибо ныне они формируют массовое историческое сознание общества, и реально влияют на расклад мнений внутри научного сообщества. Кроме того, в информации, почерпнутой из обозначенных «нетрадиционных» источников, выявилось немало ценных

оценок, суждений, выводов и просто фактических данных. К тем же лишенным профессионального снобизма методам автор прибегал, когда необходимо было максимально широко обсудить (апробировать) те или иные результаты исследования, для чего они в популярной форме излагались в СМИ. В этом, думается, и заключается современная активная позиция ученого-гуманитария, содействующего научному просвещению общества.

Поскольку феномен советской ИЕП рассматривается как производное от этатическо-социальной «амальгамы», и данное исследование нацелено на осмысление русско-еврейского исторического диалога культур, оно, помимо научного, имеет и «прикладное» значение, особенно в плане решения таких жизненно важных для современной России задач, как формирование гражданского общества и укрепление межэтнической толерантности.

Примечания

1 Ларин Ю. Евреи и антисемитизм в СССР. М. - Л., 1929; Против антисемитизма [Сб. ст. и мат.] / Под ред. Г. Алексеева и др. М, 1930.

2 Иудаика (Judaica studies) - комплекс научных дисциплин, изучающих историю и культуру еврейства.

3 См., например: Зайончковский П. А. Российское самодержавие в конце XIX столетия (Политическая реакция 80-х - начала 90-х годов). М. 1970; Евсеев Е. С. Из истории сионизма в царской России // Вопросы истории. 1973. № 5. С. 59-78.

4 Medvedev Roy A. Let History Judge: The Origins and Consequences of Stalinism. N.Y., 1971. P. 615; Медведев P. А. К суду истории. Генезис и последствия сталинизма. Нью-Йорк, 1974. С 1001.

5 Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ. 1918-1956. Опыт художественного исследования. Париж, 1973. Т. 1. Ч. 1. С. 102; Солженицын А. И. Малое собрание сочинений. Т. 5. М., 1991. С 74.

6 Антонов-Овсеенко А. В. Портрет тирана. М., 1994. С. 401.

7 Геллер М. Я., Некрич А. М. Утопия у власти. М., 2000. С 504, 510, 512.

8 Восленский М. С. Номенклатура: господствующий класс Советского Союза. М., 1991. (Впервые вышла в свет в Мюнхене в 1980 г.)

9 Вопросы истории КПСС. 1990. № 11. С. 90-105.

10 Известия ЦК КПСС 1989. № 12. С. 34-40.

11 Советская культура. 1989. 9 февраля; Еврейская газета. 1991. 2 июля.

12 См. интервью секретаря ЦК КПСС по идеологии И. Т. Фролова («Еврейская газета» от 2 июля 1991г.).

13 Волкогонов Д. А. Триумф и трагедия. Политический портрет И. В. Сталина. В 2-х кн. М., 1990; Жуков Ю. Н. Тайны Кремля: Сталин, Молотов,

Берия, Маленков. М., 2000. Вдовин А. И. Русские в XX веке. М., 2004; Неве-жин В. А. Синдром наступательной войны. Советская пропаганда в преддверии «священных боев» 1939-1941 гг. М., 1997 и др.

14 Волков Ф. Д. Взлет и падение Сталина. М., 1992; Платонов О. А. Тайная история России. XX век. Эпоха Сталина. М, 1996; Кожинов В. В. Россия. Век ХХ-й (1939-1964). (Опыт беспристрастного исследования). М., 1999; Радзинский Э. С. Сталин: жизнь и смерть. М, 2003 и др.

15 Зубкова Е. Ю. Общество и реформы 1945-1964. М., 1993. С. 75-76,87-88,98. См. также: Зубкова Е. Ю. Кадровая политика и чистки в КПСС. 1945-1953 // Свободная мысль. 1999. № 3, 4, 6.

16 Бордюгов Г. А. Чрезвычайный век российской истории. Четыре фрагмента. СПб., 2004. С. 247-273.

17 Курс советской истории. В 2-х кн. Кн.2. 1941-1991 / Под ред. А. К. Соколова. М, 1999. С. 177.

18 Пихоя Р. Г. Советский Союз: история власти. 1945-1991. Новосибирск, 2000. С. 64.

19 Данилов А. А., Пыжиков А. В. Рождение сверхдержавы: СССР в первые послевоенные годы. М., 2001. С. 167, 260-261.

20 Куманев В. А. 30-е годы в судьбах отечественной интеллигенции. М., 1991; Бабиченко Д. Л. Писатели и цензоры. Советская литература 1940-х годов под политическим контролем ЦК. М., 1994; Громов Е. С. Сталин: власть и искусство. М.,1998. С.438, 453; Горяева Т. М. Политическая цензура в СССР. 1917-1991 гг. М., 2002. С. 300, 302.

21 Сойфер В. Н. Власть и наука. История разгрома генетики в СССР. М., 1993; Сонин А. С. «Физический идеализм»: История одной идеологической кампании. М., 1994; Есаков В. Д., Левина Е. С. «Дело КР. Суды чести в идеологии и практике послевоенного сталинизма». М, 2001.

22 Петрова Н. К. Антифашистские комитеты в СССР: 1941-1945 гг. М., 1999.

23 Столяров К. А. Палачи жертвы. М., 1997; Звягинцев А. Г., Орлов Ю. Г. Приговоренные временем. Российские и советские прокуроры. XX век. 1937— 1953 гг. М., 2001; Попов А. Ю. 15 встреч с генералом КГБ Бельченко. М, 2002; Петров Н. В. Репрессии в аппарате МГБ в последние годы жизни Сталина. 1951-1953 // Cahiers du Monde Russe. 2003 (April - Septembre). № 44/2-3. P. 1-35.

24 Данилов А. А. И. В. Сталин в 1945-1953 гг.: новые источники и попытки осмысления // Историография сталинизма. Сб. статей / Под ред. Н. А. Симония. М., 2007. С. 274-320; Аманжолова Д. А. Сталинизм в национальной политике: некоторые вопросы историографии // Там же. С. 321-355; Повар-ницын Б. И. Историография сталинской этнополитики: от политической конъюнктуры - к научному знанию // Там же. С. 356-414.

25 Борщаговский А. М. Обвиняется кровь. М., 1994; Гейзер М. М. Ми-хоэлс. Жизнь и смерть. М., 1998; Генина Е. С. Кампания по борьбе с космополитизмом в Кузбассе (конец 1940 - начало 1950-х гг. / Сер. «Евреи в Сибири и на Дальнем Востоке». Вып. 2. Красноярск, 2003; Исторические

судьбы евреев в России и СССР: начало диалога (Сб. статей) / Отв. ред. И. Крупник. М., 1992.; Медведев Ж. А. Сталин и еврейская проблема. Новый анализ. М., 2003 и др.

26 В роли локомотива развития этого направления выступили как старые академические общеисторические издания («Вопросы истории», «Отечественная история» и др.), опубликовавшие после 1991 г. немало статей по еврейской тематике, так и новая узко специализированная научная периодика. В 1992 г. появился «Вестник Еврейского университета в Москве» (с 1999 г. - «Вестник Еврейского университета»), однако наиболее авторитетным в научным кругах является ныне альманах Международного исследовательского центра российского и восточноевропейского еврейства «Архив еврейской истории», ежегодно пополняющийся (начиная с 2004 г.) комплект которого составил в 2007 г. 4 тома. Материалы из этих научных изданий послужили подспорьем для данного исследования, как, впрочем, и публикации в современной отечественной научно-популярной периодике, в основном в журнале «Родина», чья редакция в 2002 г. подготовила спецвыпуск «Евреи в России» (№ 4-5).

27 Солженицын А. И. Образованщина // Новый мир. 1991. № 5. С. 28-46; Солженицын А. И. Двести лет вместе. В 2-х ч. М., 2001-2002.

28 Шафаревич И. Р. Трехтысячелетняя загадка. История еврейства и перспективы современной России. СПб., 2002.

29 Шафаревич И. Р. Указ. соч. С. 245-246; Солженицын Двести лет вместе. Ч. 2. С. 404; Медведев Ж. А. Сталин и еврейская проблема. С 273-276.

30 Альтман И. А. О депортации 1953 г. // Новый век. 2002. № 2. С. 107-112.

31 Альтман И. А. Жертвы ненависти. Холокост в СССР, 1941-1945 гг. М., 2002. С. 373-399.

32 Еврейский мир. Ежегодник на 1939 год / Объединение русско-еврейской интеллигенции (Париж). Иерусалим - М., 2002; Еврейский мир. Сборник II 1944 года / Союз русских евреев в Нью-Йорке. Иерусалим - М., 2001.

33 Шварц С. М. Антисемитизм в Советском Союзе. Нью-Йорк, 1952. С. 8.

34 Baron S. Russian Jews under Tsars and Soviets. N.Y., 1964.

35 Levin N. The Jews in the Soviet Union since 1917. Paradox of Survival. In 2 Vol. N.Y. - London, 1988.

36 Levin N. Op. cit. Vol.1. P. 445.

37 Shneer D. Having it Both Ways: Jewish Nation Building and Jewish Assimilation in the Soviet Empire // Ab Imperio. 2003. № 3. P. 377-393.

38 Goldberg B. Z. The Jewish Problem in the Soviet Union. N.Y., 1961; Ethnic Minorities in the Soviet Union / Ed. by E. Goldhagen. N.Y, 1968; Shatter H.G. The Soviet Treatment of Jews N.Y, 1974; Sawyer Т.Е. The Jewish Minority in the Soviet Union.Boulder, Colo, 1979; Soviet Nationality Policies and Practices / Ed. by J. Azrael. Chicago, 1979; Gitelman Z. Y. A Century of Ambivalence. The Jews of Russia and the Soviet Union, 1881 to the Present. N.Y, 1988; Simon G. Nationalism and Policy toward the Nationalities in the Soviet Union. Boulder, Colo, 1991; Kagedan, A. Soviet Zion: The Quest for a Russian Jewish Homeland. N.Y, 1994.

39 Центр инициировал масштабный проект публикации факсимиле статей на еврейскую тему из советской русскоязычной и идишистской периодики в многотомной документальной серии «Евреи и еврейский народ», в рамках которого в 1973 г. под редакцией Б. Пинкуса вышли три тома материалов за 1948-1953 гг.

40 Altshuler М. Soviet Jewry since the Second World War. Population and Social Structure. N.Y., 1987; Idem. Soviet Jewry on the Eve of the Holocaust. A Social and Demographic Profile. Jerusalem, 1998; Pinkus B. The Jews of the Soviet Union: The History of a National Minority. Cambridge University, 1988; Redlich Sh. Propaganda and Nationalism in Wartime Russia: The Jewish Antifascist Committee in the USSR. 1941-1948. Boulder, 1982; Idem. War, Holocaust and Stalinism. A Documented History of the Jewish Anti-Fascist Committee in the USSR. London, 1995; Ro'i Ya. Soviet Decision making in Practice. The USSR and Israel, 1947-1954: New Brunswick - London, 1980; Idem. The struggle for Soviet Jewish Emigration, 1948-1967, Cambridge University Press, 1991; Idem. The Jewish Religion in the Soviet Union after World War II //Jews and Jewish Life in Russia and the Soviet Union / Ed. by Ya. Ro'i. London, 1995.

41 Ettinger Sh. Historical Roots of Anti-Semitism in the USSR // Proceedings of the Seminar in Soviet Anti-Semitism held in Jerusalem on April 7-8, 1978. Vol. 1.// Hebrew University of Jerusalem, 1979. P 19-21; Ettinger, Sh. The «Jewish Question» in the USSR. // Proceedings of the Expert's Conference on Soviet Jewry. London, 4-6 January 1983. - Soviet Jewish Affairs. Vol. 15. № 1. February 1985. P. 11-16.

42 Pinkus B. The Jews of the Soviet Union: The History of a National Minority. P. 138,139.

43 Ibid. P. 143.

44 Скажем, на Украине, где антисемитизм был традиционно силен, начиная со времен казацкой вольницы Богдана Хмельницкого (XVII век) и кончая погромами периода Гражданской войны 1918-1921 гг. и нацистской оккупацией 1941-1944 гг., распространение юдофобии среди населения было существенно значительней, чем, например, в советской Средней Азии.

45 Pinkus В. Op. cit. Р. 155-161.

46 Вышедшая в 1981 г. в Нью-Йорке книга А. В. Антонова-Овсеенко была насыщена леденящими кровь небылицами: о поручении Сталина Президиуму ЦК КПСС «спасти» от погромов евреев посредством их депортации (для чего в Биробиджане якобы начали строить бараки); о том, что тех немногих из них, которых предполагалось оставить в Москве, обяжут нашить на рукава желтые звезды; о том что евреев, арестованных в 1950 г. на московском автомобильном заводе, «гебисты» затравили до смерти собаками, и т. п. (Antonov-Ovseyenko A. The Time of Stalin: Portrait of Tyranny. N.Y 1981. P. 290, 291).

47 Беленькая Л., Зингер Б. Наперекор. Еврейское национальное движение в СССР и его идеология (1945-1976 гг.). Минск, 2004. С. 41, 48, 51, 186.

48 См., например: Прокофьев Д. Уравнение мнимых величин // Лехаим. 2004. № 6. С. 51; См. также ответ Л. Беленькой и Б. Зингера с итоговым комментарием Д. Прокофьева (Лехаим. 2004. № 10. С. 94-95).

49 Мицель М. Программы «Джойнта» в СССР // Материалы Десятой ежегодной международной междисциплинарной конференции по иудаике. Ч. 1. М., 2002. С. 119-138; Зельцер А. Евреи советской провинции: Витебск и местечки 1917-1941. М., 2006.

50 Преемник поочередно издававшихся с 1985 г. бюллетеней ЦДВЕ: «Евреи и еврейская тематика в советских и восточноевропейских публикациях», «Jews and Jewish Topics in the Soviet and East-European Publications», «Jews and Jewish Topics in the Soviet Union and Eastern Еигоре», «Jews in Eastern Еигоре».

51 Kopchenova I. Policy toward Jews at Institutions of Higher Educations in Ukraine, 1949-1950 //Jews in Russia and Eastern Europe. 2003. № 2 (51). P. 125-146 и др.

52 Еврейский антифашистский комитет. 1941-1948. Документированная история / Под ред. Ш. Редлиха и Г. В. Костырченко. М., 1996; Неправедный суд. Последний сталинский расстрел. Стенограмма судебного процесса над членами Еврейского антифашистского комитета / Отв. ред. В. П. Наумов. М.,1994; Советско-израильские отношения. Сб. документов. 1941-1953. В 2-х кн. / Под ред. Б. Л. Колоколова, Э. Бенцура и др. М., 2000 и др.

53 Аллилуева С. И. Двадцать писем к другу. М., 1990; Аллилуева С. И. Только один год. М., 1990; Хрущев Н. С. Воспоминания // Вопросы истории. 1990. № 4, 7; 1991. № 11,12; 1992. № 1; Шепилов Д. Т. Воспоминания // Вопросы истории. 1998. № 4, 5, 6, 7 и др.

Глава 1. ИСТОКИ ПРОБЛЕМЫ

«ДАЛЬНИЕ - БЛИЖНИЕ» (XIX - первая треть XX вв.) И ЕЕ ВЫЗРЕВАНИЕ (1936-1941)

Феномены русской и советской интеллигенции

Чтобы составить правильное представление о том, какое место занимала интеллигенция еврейского происхождения (ИЕП) сначала в российском, а потом и в советском обществе и какую роль в них играла, важно осознать основное: она была неразрывной частью отечест-венного образованного слоя, и потому социальные характеристики ее идентичности имели отнюдь не меньшее, а в отдельные периоды истории даже большее значение, чем этнические. Эта главная особенность не только обусловливает правомерность использования понятия «русско-еврейская интеллигенция», но и заставляет детальней разобраться в «русских корнях» этого исторического феномена.

Начать с того, что термин «интеллигенция» был предложен в 1860-х гг. русским литератором П. Д. Боборыкиным. В отличие от родственного западного понятия «intellectuels», имевшего сугубо социологический смысл и использовавшегося начиная с эпохи Просвещения применительно к людям умственного труда, это русское нововведение носило более узкий характер и, имея главным образом идейно-политическую и морально-этическую окраску, распространялось только на тех «интеллектуалов», которые оппозиционно, критически относились к власти, причем, главным образом, с лево-либеральных идеологических позиций.

Известный ученый-экономист М. И. Туган-Барановский отмечал: «Под интеллигенцией у нас обычно понимают не вообще представителей умственного труда... а преимущественно людей определенного социального мировоззрения, определенного морального облика. Интеллигент - ... человек, восставший на предрассудки и культурные традиции современного общества, ведущий с ними борьбу во имя

идеала всеобщего равенства и счастья. Интеллигент - отщепенец и революционер, враг рутины и застоя, искатель новой правды»1.

Другой русский мыслитель (либерально-религиозного толка) Г. П. Федотов, именуя русскую интеллигенцию «детищем Петровым», уточнял: «Прежде всего ясно, что интеллигенция - категория не профессиональная. <...> Приходится исключить из интеллигенции всю огромную массу учителей, телеграфистов, ветеринаров (хотя они с гордостью притязают на это имя) и даже профессоров...»2.

Отсюда следует, что согласно дореволюционной семиотике интеллигент это не просто образованный человек, а «критически мыслящая» и, как правило, оппозиционно настроенная по отношению к власти личность, прогрессист, но никак не консерватор. Более того, противостоя в духовной сфере русскому традиционализму, русская интеллигенция еще с конца XVIII века, но особенно с эпохи либеральных реформ Александра II была сильно подвержена идейному влиянию революционного радикализма, коим заражала все российское образованное общество. Философ и литератор В. В. Розанов -тонкий и «гениальный наблюдатель русской души»3, да и еврейской тоже - был, между прочим, во многом прав, утверждая в январе 1913 г.: «Я думаю, русские евреев, а не евреи русских развратили политически, развратили революционно. Бакунин и Чернышевский были раньше «прихода евреев в русскую литературу»4.

После захвата власти большевиками социальная идентичность отечественной интеллигенции претерпела существенные качественные изменения. Поскольку новые хозяева страны почти изначально стали жестко пресекать любые проявления политической оппозиционности, интеллигенты, в большинстве своем враждебно настроенные (особенно на элитарном уровне) к большевикам, были поставлены ими перед судьбоносным выбором*: либо, отстаивая свое свободомыслие, открыто противопоставить себя советскому государству и тогда почти наверняка пасть жертвой «красного террора» или быть изгнанными из страны, либо, коренным образом «перестроившись» и отказавшись от традиционного фрондерства, не только деклариро-

* Следующее знаменитое высказывание В. И. Ленина знаменовало собой неизбежность этой политической дилеммы: «Интеллектуальные силы рабочих и крестьян растут и крепнут в борьбе за свержение буржуазии и ее пособников, интеллигентиков, лакеев капитала, мнящих себя мозгом нации. На деле это не мозг, а говно. "Интеллектуальным силам", желающим нести науку народу (а не прислуживать капиталу), мы платим жалование выше среднего. Это факт. Мы их бережем. Это факт. Десятки тысяч офицеров у нас служат Красной Армии и побеждают вопреки сотням изменников». (Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 51. С. 48-49).

вать лояльность к новой власти, но и - дабы элементарно выжить -пойти к ней на службу как к монопольному в стране работодателю и подателю всех жизненных благ.

Некоторым, избравшим первый вариант, «посчастливилось», как известно, покинуть страну на «философском пароходе» и тем самым остаться в живых. Тем же, кто предпочел второй, пришлось приобщиться к новой, социально пестрой страте «совслужащих», что, впрочем, не помешало властным верхам еще лет двадцать, мягко говоря, сомневаться в их политической благонадежности со всеми вытекающими из этого недоверия последствиями, в том числе и репрессивного характера.

Комментируя результаты этого своеобразного «конкордата», тот же Федотов отмечал в 1926 г., что с установлением советской власти «вековое противостояние интеллигенции и народа заканчивается: западничество становится народным, отрыв от национальной почвы -национальным фактом. Интеллигенция, уничтоженная революцией, не может возродиться, потеряв всякий смысл. Теперь это только категория работников умственного труда или верхушка образованного класса»5. А спустя еще два десятилетия Федотов со всей определенностью подытожил: «Не будет преувеличением сказать, что вся созданная за 200 лет Империи свободолюбивая формация русской интеллигенции исчезла без остатка»6.

Так с русской интеллигенции был совлечен романтический флер претензий на олицетворение совести, «соли» нации. Прагматичные большевики видели в ней в лучшем случае интеллектуальное подспорье в строительстве «нового общества», определив ее социальный статус как «прослойки» между рабочим классом и крестьянством. При Хрущеве, когда отношение верхов к интеллигенции значительно смягчилось, она стала официально именоваться «особым социальным слоем»7.

Впрочем, тогда уже имелась в виду так называемая «народная интеллигенция». Ее формированием большевики озаботились сразу после захвата власти. В своей работе «Удержат ли большевики государственную власть?» В. И. Ленин, подчеркнув, что «мы не утописты», и что «мы знаем, что любой чернорабочий и любая кухарка не способны сейчас же вступить в управление государством», потребовал «немедленного разрыва с тем предрассудком, будто управлять государством... в состоянии только богатые или из богатых семей взятые чиновники», призвав к тому, чтобы «к обучению этому немедленно начали привлекать всех трудящихся, всю бедноту»8. Нацеливаясь на создание «своей», «трудовой» интеллигенции, способной служить советской власти не за страх, а за совесть, эта власть «пока»

вынуждена была «использовать» «буржуазных спецов», третируя их как «старорежимный» социальный продукт. Особый цинизм в отношении «буржуазной интеллигенции» выказывал тогдашний хозяин Петрограда Г. Е. Зиновьев, который предлагал избавляться от нее, как от «выжатого и не нужного больше лимона»9 по мере того, как будет отпадать в ней надобность.

Окончание Гражданской войны, если и способствовало некоторому смягчению политики большевиков в отношении интеллигенции, то незначительному. В августе 1922 г. XII конференция РКП(б) осудила «эсеро-меныиевистские и мнимо-беспартийные буржуазно-интеллигентские верхи» за попытку использовать легальное прикрытие «в контрреволюционных целях», после чего, собственно, и произошла упомянутая высылка за границу цвета свободомыслящей российской интеллигенции10.

Как известно, репрессивная политика резко усилилась с конца 1920-х гг., когда «буржуазных спецов» уже не отправляли в эмиграцию, а арестовывали по надуманным обвинениям. Тогда ОГПУ с его универсальным охватом всех интеллектуальных сфер - от научно-технической и военной до академической и искусства - поставило на поток фабрикацию политических провокаций, наподобие дел «Про-мпартии», «Союзного бюро меньшевиков», «Трудовой крестьянской партии», «академического» (аресты С. Ф. Платонова, Н. П. Лихачева, других историков старой школы), «Российской национальной партии» («дело славистов»), операции «Весна» (аресты военспецов Красной армии - бывших царских генералов и офицеров)11.

Одновременно с подавлением старой интеллектуальной элиты, процент партийной прослойки в которой так и не превысил двух, взращивалась новая, рабоче-крестьянская, которая как будущий авангард социалистического строительства должна была по духу стать сплошь коммунистической. Для достижения этой цели была создана основанная на классовом подходе многовариантная система подготовки специалистов и управленцев высшей квалификации - от выдвижения пролетариев «от станка» в «красные директора» и направления рабоче-крестьянской молодежи в рабфаки при вузах12 до создания в институтах красной профессуры и Комакадемии «резерва руководящих кадров».

Репрессивно подавляя старую интеллигенцию, Сталин, однако, не собирался изводить ее под корень. Будучи, как марксист, приверженцем теории прогресса, он благоговел перед интеллектом (даже «буржуазным») как его движителем. Однако, столкнувшись с упорной убежденностью буржуазных спецов в том, что большевики всего лишь случайные и временные правители великой России, решил

сильнодействующими, репрессивными средствами «излечить» их от синдрома высокомерия и фрондерства. Более того, не желая ставить крест на старой интеллектуальной элите, вождь хотел, загнав ее в политическое стойло заполучить дополнительную «тягловую силу» (знание - сила!) для обновленной колесницы советской государственности, устремлявшейся в будущее по имперскому пути. В марте 1937 г. Сталин четко обозначил следующую политическую грань: «Между нынешними вредителями и диверсантами, среди которых троцкистские агенты фашизма играют довольно активную роль, с одной стороны, и вредителями и диверсантами времен шахтинско-го периода, с другой стороны, имеется существенная разница»13. На деле это означало беспощадное подавление первых и смену гнева на милость в отношении вторых. Подтверждением последнего могут служить отнюдь не исключительные перипетии сложной биографии одного из «вредителей шахтинского периода» историка-академика (кстати, еврейского происхождения) Е. В. Тарле. В начале 1931 г. его как члена мифического «контрреволюционного Всенародного союза борьбы за возрождение свободной России» арестовали, сослав в Алма-Ату14. Однако вскоре разрешили возвратиться в Ленинград и снова преподавать в ЛГУ. Более того, когда летом 1937 г. за монографию «Наполеон» Тарле, подвергшись разгромной критике, был назван «изолгавшимся контрреволюционным публицистом, который в угоду троцкистам преднамеренно фальсифицирует историю», Сталин взял его под защиту, рекомендовав от имени Президиума АН СССР восстановить ученого в звании академика15.

Этот эпизод - одно из закономерных следствий нового идеологического курса советского руководства, в основе которого лежал отказ от огульного очернительства дореволюционной российской истории и создание пропагандистской парадигмы советского патриотизма, альтернативной революционному ленинскому космополитизму первого пятнадцатилетия советской власти.

С принятием в 1936 г. новой конституции (знаменовала собой построение в СССР основ социализма), формально декларировавшей восстановление гражданских прав и свобод, в том числе и равенства всех перед законом независимо от социального происхождения, статус интеллигенции в обществе существенно повысился. В широко распубликованном постановлении ЦК ВКП(б) «О постановке партийной пропаганды в связи с выпуском "Краткого курса истории ВКП(б)"» от 14 ноября 1938 г., а потом и в выступлении Сталина на XVIII съезде партии в марте 1939 г. не только было заявлено о рождении в результате «культурной революции» упомянутой народной советской интелли

генции («всеми своими корнями» связанной с рабочим классом и крестьянством) и о ее «важной роли» в Советском государстве, но и как бы задним числом осуждалось «дикое», «махаевское», «пренебрежительное», «антиленинское» отношение к интеллигенции как таковой16.

Но парадокс ситуации состоял в том, что когда произносились эти примирительные фразы, интеллигенции в прежнем понимании уже не существовало. К тому времени окончательно развеялась дореволюционная семантика слова «интеллигенция», которое в официальной трактовке стало отождествляться с таким понятием, как «служащие». На том же XVIII съезде В. М. Молотов определил численность этой новой «служащей» (государству) интеллигенции в 9,6 млн. человек, включив в ее состав не только высококвалифицированных специалистов (инженеров, учителей средних школ, преподавателей вузов и т. п.), но также медсестер и счетоводов, чей образовательный уровень был существенно ниже. Впрочем, в то время даже среди первых секретарей райкомов партии - также причисленных к интеллигенции -лиц со средним и высшим образованием было менее 29 %17.

Однако, имея в виду предвоенные приоритетные интересы СССР, следует отметить, что к концу 1930-х гг. удалось достигнуть главного: был сформирован, хотя еще во многом «сырой», очень неоднородный, но уже в достаточной степени консолидированный интеллектуальный слой, вполне пригодный для решения стоявших тогда основных государственных задач. И пусть этот слой, в отличие от интеллигенции дореволюционного времени, уже не являлся частью (притом ведущей!) гражданского общества, а был полностью огосударствлен (со всеми вытекающими из этого последствиями, в том числе и негативными), он в целом соответствовал основному своему предназначению - служить инструментом интеллектуального обеспечения нормального и полноценного функционирования индустриального общества, что с учетом приближавшейся войны имело для страны без преувеличения судьбоносное значение.

Генезис советской еврейской интеллигенции

Исходным пунктом проблемы следует считать произошедшее в результате разделов Польши в последней трети XVIII столетия включение в состав Российской империи земель, населенных евреями. Екатерина II гарантировала этим новым подданным сохранение прежних прав на свободное вероисповедание и владение собственностью. Правда, реализация этих прав ограничивалась территориально: еврейское население могло проживать только в Белоруссии,

Екатеринославском наместничестве и Таврической области, что, собственно, и закреплялось в именном указе от 23 декабря 1791 г., положившем начало введению в империи «черты постоянной еврейской оседлости». Впрочем, устанавливаемые ограничения в передвижении первоначально не могли считаться чем-то дискриминационным специально в отношении евреев, поскольку и основная масса тогдашнего русского населения - мещане и получившие волю только в 1861 г. крестьяне - также не были свободны в выборе места жительства. С этим был согласен и историк Ю. И. Гессен18. Лишь в пореформенный период черта еврейской оседлости стала превращаться в анахроничный символ ущемления национальных прав.

Своего рода закладным камнем в фундаменте светского образования российского еврейства, этой колыбели национальной интеллигенции, пожалуй, следует считать указ Александра I от 9 декабря 1804 г., которым было введено в действие «Положение для евреев», гласившее, что евреи «могут быть принимаемы и обучаемы, без всякого различия от других детей, во всех российских училищах, гимназиях и университетах»19. Правда, на практике этим правом смогли воспользоваться лишь немногие из основной массы еврейского населения, жившей по традиционному национально-религиозному укладу и в рамках средневекового кагального самоуправления, запрещавшего обучение детей в общеобразовательных светских школах, но зато поощрявших, в частности, ранние браки в 13-14 лет.

Положение стало меняться только при Николае I, задавшемся целью «перековать» евреев в полезных для государства подданных и предпринявшим попытку коренного преобразования еврейского быта, считавшегося в верхах исполненным предрассудков, невежества, косности и фанатизма. Поскольку «корень зла» усматривали в вековой этнокультурной обособленности евреев, во главу угла была поставлена задача их «слияния» (в значительной мере форсированного, а значит, и социально болезненного!) с остальным населением империи. Для чего был осуществлен широкий комплекс реформ -от введения насильственной рекрутчины (1827 г.), упразднения кагалов (1844 г.) и запрета на ношение традиционной одежды (1850 г.) до учреждения в 1844-1847 гг. в губерниях черты оседлости казенных еврейских училищ - начальных и раввинских (последние готовили учителей для первых). Если в 1841 г. в общеобразовательных учреждениях Министерства народного просвещения обучалось 238 евреев, а в частных и общественных светских школах - 901, то в 1855 г. только в одноразрядных двухгодичных казенных еврейских училищах - около 200020.

Эти - в духе просвещенного абсолютизма - начинания нашли горячих сторонников в лице так называемых маскилов - еврейских просветителей в духе идей европейского гуманизма. Поскольку зачинатели еврейского просвещения (Гаскалы*) в России - И. Б. Ле-винзон, Г. А. Маркевич и другие - являлись последователями отца-основателя этого движения подданного Пруссии, философа М. Мендельсона (1729-1786) и несли в еврейские общины немецкую культуру, их прозвали «берлинерами». Тем не менее, европеизируя своих соплеменников, они, пусть и косвенно, внесли значительный вклад в формирование грунтового слоя почвы, из которого произрастала русско-еврейская интеллигенция.

Следующий рубеж на пути интеллектуальной эмансипации еврейства был преодолен - во многом - благодаря либеральным реформам Александром II, в правление которого, собственно, и возникла как таковая русско-еврейская интеллигенция. Если Николай I «вгонял» евреев в русское общество по преимуществу административно-силовыми методами, так сказать, кнутом, то его сын и преемник избрал для достижения той же цели тактику пряника. Это стимулировало - благодаря предоставлению социально-имущественных прав и привилегий - социальную модернизацию прежде всего наиболее состоятельного общинного слоя евреев (крупных торговцев, предпринимателей и т. п.), представители которого имели и средства, и булыпую социальную мотивацию для получения их детьми светского образования. Поэтому главной особенностью реформ была их избирательность и постепенность. Скажем, право селиться вне черты оседлости получили сначала (1861 г.) евреи, окончившие университет с ученой степенью, и только потом (1879 г.) - все обладатели дипломов о высшем образовании21.

Однако во многом именно эта половинчатость, а также сохранявшиеся в укладе российского общества пережитки феодальной архаики обрекли как преобразования Александра II в целом, так и предпринятое им решение еврейского вопроса, в частности, на неудачу. Царь так и не решился уравнять евреев в правах с другими подданными империи, при том, что в основных странах Европы законодательная эмансипация евреев стала свершившимся фактом: во Франции - еще в 1791 году, в

* Гаскала (др.-евр. — просвещение) — просветительское, движение еврейской, буржуазной интеллигенции Германии, Польши, России в 18—19 вв. Сторонники Гаскалы выступали против идеи национально-религиозной исключительности евреев, боролись с хасидизмом, ставили целью распространение среди евреев научных знаний и полезных профессий. - Прим. ред.

Великобритании - в 1860-м, в Италии - в 1861-м, в Австро-Венгрии -в 1867-м, в Германии - в 1871-м, в Болгарии - 1878-м.

Политика льготной ассимиляции евреев, толком не успев в полную силу развернуться, вызвала и межэтнические трения. Значительная часть русского образованного общества, мягко выражаясь, настороженно отнеслась к инфильтрации в их среду евреев, тем более что последние в большинстве своем, в отличие от собратьев в Европе, не стремились стать христианами: быть может, потому, что находились под сильным влиянием национально-культурного традиционализма, питаемого местечками «черты», где проживало подавляющее большинство евреев империи. Болезненные процессы ассимиляции еврейства усугубились заметным с середины 1870-х гг. общим торможением реформ в России.

И все же даже такая ограниченная либерализация русской и еврейской жизни смогла разбудить к новой жизни немало обитателей местечек в черте оседлости. Понятно, что наибольший новаторский энтузиазм проявляла еврейская молодежь. Именно ее имел в виду М. Г. Моргулис, вспоминавший об этом времени: «Все бросились на изучение русского языка и русской литературы; каждый думал только о том, чтобы скорее породниться и слиться с окружающей средой»22.

С начала 1860 гг. стали выходить еврейские периодические издания на русском языке. При сокращении числа обучавшихся в казенных еврейских и раввинских училищах (были в 1873 г. преобразованы в еврейские учительские институты) нарастал приток евреев в общеобразовательные школы и университеты. Если в 1853 г. в гимназиях училось 159 евреев, в 1863 г. - 552, то в 1880 г. - уже около 7 тысяч. Только в 1876-1883 гг. количество евреев в гимназиях и прогимназиях почти удвоилось (с 4684 до 8128 чел.), а в университетах за тот же период оно возросло в шесть раз (с 306 до 1856 чел.), составив 14,5 % от общей численности студентов23. Если до начала 1870-х гг. культурной столицей евреев считалась Одесса, портовый многонациональный город черты оседлости, игравший роль своеобразного космополитического чистилища для прибывавшего туда местечкового еврейства, то потом таким центром стал Санкт-Петербург, где свою деятельность развернули крупные еврейские предприниматели и банкиры (Гинцбурги, Поляковы и др.), которые выступали в качестве штадланов (ходатаев, заступников) евреев перед властью и покровительствовали их просвещению. Благодаря этому не только в имперской столице, но и в Москве, других крупных городах коренной России стали все больше селиться лица так называемых свободных профессий - врачи, адвокаты, литераторы,

журналисты, деятели искусств, которые и составили костяк русско-еврейской интеллигенции.

Новое правление, Александра III, омраченное предшествовавшей трагической гибелью Александра II и последовавшими кровавыми еврейскими погромами, вошло в историю как период контрреформ, в контексте которых официальная «еврейская политика» была существенно скорректирована. Курс на просвещение еврейства с последующим его слиянием с коренной национальностью сменился опасливым сдерживанием социальной активности еврейства и максимально возможной его изоляцией от русской жизни. Требование отказа от еврейства в обмен на полноправие стало еще более категоричным. Новый министр внутренних дел Н. П. Игнатьев дал ясно понять представителям еврейства, что им «нечего рассчитывать на льготы, на расширение прав», заявив при этом, что погромы «во многих случаях вызваны самими евреями» и что для евреев «теперь открыта западная граница»24.

Резкий переход верхов от политики абсорбции еврейства русским обществом к отторжению от него был законодательно закреплен в дискриминационных «Временных правилах о евреях» от 3 мая 1882 г., а также в последующих ограничительных мерах (циркуляры министра народного просвещения И. Д. Делянова 1887 г. о введении процентных норм для евреев, поступающих в высшие и средние учебные заведения25). В результате стала возможной такая массовая полицейская акция, как выселение в 1891-1893 гг. более 25 тысяч евреев из Москвы. Все это заметно повлияло на настроения в еврейском социуме. На смену массовым ассимиляционным стремлениям приходит альтернативный рост национального самосознания в духе громко заявившего о себе тогда европейского этатического национализма (прелюдия к возникновению сионистского движения в 1897 г.). Наряду с массовым уходом во внутреннюю эмиграцию (национализм) среди евреев отмечается и бурный рост эмиграции внешней. В 1881-1914 гг. Россию покинуло почти 2 млн. евреев26. Стремительно нарастал и процесс социально-политической радикализации еврейства, начавшийся еще в 1870-е гг. с участия в народническом хождении в народ.

Однако эти новые тенденции были не только следствием ужесточения «еврейской политики» верхов, но определялись - быть может, даже в большей степени - и другими факторами. Так, размышляя по поводу возрождения еврейского самосознания Г. Я. Аронсон писал: «Неудача ассимиляционных устремлений русско-еврейской интеллигенции была предрешена прежде всего потому, что в отличие от Германии, еврейство в России представляло собой многомиллион

ный народный массив. ...Поэтому процессы денационализации в еврейской интеллигенции раньше или позже должны были быть изжиты, - тем более, что наряду с интеллигенцией столиц и крупных городов, получавших доступ в высшие учебные заведения, заметно вырастали кадры новой, народной, низовой интеллигенции, вышедшей из ешиботов* и синагог, одушевленной идеалами служения не только абстрактному человечеству или России, но и своему родному обездоленному народу...»27.

Существовала неполитическая мотивация и массового исхода евреев из России. Ведь неслучайно подавляющее большинство выехавших из России до первой мировой войны евреев (более 1,5 млн.) обосновалось в США, куда иммигранты со всего света (из Италии, Ирландии, Украины, Германии и др.) направлялись прежде всего в поисках лучшей жизни, то есть исходя из экономических соображений, которые, конечно, легче было реализовать в бурно индустриализировавшейся Америке, чем в странах, делавших на пути такой модернизации только первые шаги. Да и в революцию евреи шли не столько движимые сознанием ущемления их национальных прав, сколько ради достижения общегражданских свобод. Поэтому есть веские основания утверждать, что судьба российского еврейства в большей степени зависела от развития общей социально-политической и экономической ситуации в стране и мире, а также от изменений в этнической ментальное™, чем от ограничительной политики властей, которая не носила самодовлеющего характера. Скажем, в военный 1915 г. под напором еврейских выселенцев и беженцев из прифронтовой полосы фактически была прорвана черта еврейской оседлости (формально она сохранялась!), а фронтовикам-евреям и их детям были предоставлены льготы при приеме в высшие учебные заведения. Тогда наряду с переливом еврейского населения в города коренной России стало резко повышаться и его представительство в тамошних университетах - этих «кузницах» русско-еврейской интеллигенции. Например, в Московском университете оно составило в 1916 г. 11,6 %28.

В начале XX столетия русско-еврейская интеллигенция в национально-идентификационном, культурном и социально-политическом плане представляла собой чрезвычайно пеструю палитру соци

* Ешибот (eschibah - собрание учащихся под председательством «старейшего») - иудейская, высшая школа по подготовке главным образом раввинов; возникли в Вавилонии, Палестине, Египте в период формирования Талмуда. В России ешиботы появились в 19 в. - Прим. ред.

альной вовлеченности в «русские дела». Особенно впечатляющей она была в политике, где на противоположных этнокультурных полюсах находились деятели, с одной стороны, национально ориентированные, - от сионистов, ратовавших за собственное государство, до бундовцев, прокламировавших национально-культурную автономию (В. Е. Жаботинский, С. М. Дубнов, Р. А. Абрамович и др.), а с другой, - полностью отрекшиеся от своей национальной идентичности, от монархистов-выкрестов (высокопоставленный царский чиновник И. Я. Гурлянд) до большевиков-космополитов (Л. Д. Троцкий, Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев и др.).

В сравнении с миллионными народными массами еврейства (по переписи 1897 г. в России насчитывалось 5215800 подданных иудейского вероисповедания) - практически не ассимилированного, ведущего традиционный и по преимуществу убогий и скудный образ жизни в местечках черты оседлости - их образованные и приобщившиеся к русской культуре соплеменники, представляли собой тонкий поверхностный слой, своего рода культурную пленку. Если учесть, что в том же 1897 г. русским языком свободно владели только 67 тыс. евреев29, причем в подавляющем большинстве это были торговцы, аптекари, служащие различных контор, банков, предприятий, то собственно русско-еврейских интеллигентов - врачей, юристов, журналистов, литераторов, политиков, педагогов, деятелей науки, техники, искусства - оказывалось не так-то и много. Тем не менее, немалая их толика вписала свои имена в историю России второй половины XIX - начала XX веков. Во всяком случае, список русско-еврейских деятелей, внесших заметный вклад в ту или иную сферу жизнедеятельности дореволюционной России, объемен. Так, русская культура многим обязана талантам блестящих музыкантов Антона и Николая Рубинштейнов (основателей Петербургской и Московской консерваторий), скульптора Марка Антокольского, художника Исаака Левитана.

Невзирая на официальные правовые ограничения, несмотря на погромы и черносотенную пропаганду, ставшие в годы революции 1905-1907 гг. национальным бедствием, вопреки даже последовавшему потом печально знаменитому судебному процессу над облыжно обвиненным М. Бейлисом, многие русско-еврейские интеллигенты все же испытывали достаточно сильные патриотические чувства к стране, где они родились и в культуре которой были воспитаны.

Вместе с тем, как отмечалось, просвещенное еврейство в России, в отличие, скажем, от аналогичной этносоциальной группы в Германии, в большинстве своем не порывало со своими национальными корнями. Немногие решались обрубить их, перейдя в христианство

(философ С. Л. Франк, литераторы Б. Л. Пастернак, О. Э. Мандельштам и др.).

Когда в марте 1917 г. декретом Временного правительства об отмене вероисповедных и национальных ограничений были уже де-юре упразднены и архаическая черта еврейской оседлости, и одиозные процентные нормы, и другие «особые о евреях правила» (всего - сто сорок), это был знаменательный акт исторической справедливости и гуманизма30.

Подавляющее большинство русско-еврейских интеллигентов, тяготея или примыкая к партиям разного идейного диапазона - от правых кадетов до левого меньшевизма, - приветствовало Февральскую революцию, причем не столько потому, что та принесла им долгожданное гражданское полноправие, сколько находясь под воздействием, увы, утопической иллюзии о грядущей эре свободы и процветания для всех россиян.

Однако идея социальной справедливости, которую с октября 1917-го большевистская власть как новый цементирующий общество порядок стала насаждать жесткой рукой, оказалась жизнеспособнее идеи свободы, стремительно трансформировавшейся в условиях России во всеобщий хаос. В этих условиях значительная часть еврейской интеллигенции, не говоря уже о еврейском населении в целом, встала на сторону сильнейшей в стране власти, а таковой оказалась советская. И этот закономерный выбор был сделан вместе с русским и другими народами бывшей империи, которые вакханалии свободы предпочли порядок диктатуры. Немало из не принявших этого еврейских интеллигентов вынужденно оказалось в эмиграции.

Став хозяевами России, большевики, дабы обрести социальную опору в лице дискриминированных при царизме национальных меньшинств, сразу позиционировали себя как их защитники. В подписанной 2 (15) ноября 1917 г. Лениным и Сталиным «Декларации прав народов России» провозглашалась отмена «всех и всяких национальных и национально-религиозных привилегий и ограничений», «свободное развитие национальных меньшинств и этнографических групп...». Отвергнув старый имперский принцип деления страны на губернии, большевики «в интересах сближения трудовых масс отсталых народов с пролетариатом России» провели в 1918-1920 гг. административный передел страны по национальному признаку31. В разгоревшейся Гражданской войне большевики сделали серьезную ставку на «инородческий» элемент и победили во многом благодаря поддержке с его стороны. В 1921 г. Сталин, прагматически оценив этнический расклад населения России (без Финляндии, Польши и

стран Прибалтики) как 75 миллионов великороссов и 65 миллионов представителей «невеликорусских» наций, подчеркнул, что «русские рабочие (читай: большевики. - Г. К.) не смогли бы победить Колчака, Деникина, Врангеля без... сочувствия и доверия к себе со стороны угнетенных масс окраин бывшей России»32.

Поскольку антисемитизм широко использовался в борьбе с новой властью, с самого начала она объявила его «контрреволюционным» преступлением33. Среди евреев такая позиция большевиков, являвшихся единственной крупной политической силой в стране, вставшей на защиту нацменьшинств, нашла горячий позитивный отклик главным образом в сердцах бедного населения местечек и городов бывшей черты оседлости, пережившего в годы Первой мировой и Гражданской войн настоящую трагедию. С 1914 по 1921 гг. почти 500 тыс. евреев были сорваны с насиженных мест (депортированы властями или оказались беженцами) и в поисках лучшей доли мигрировали по стране. Если русских безработица и голод заставляли бежать из крупных городов в деревню, то гонимые погромами* обитатели разоренных местечек, напротив, искали в таких городах пристанища и защиты. По преимуществу это были сильно обезлюдевшие столичные Москва и Петроград. Если летом 1917 г. в Москве проживало 60 тыс. евреев, то в конце 1926 г. - уже 130 тыс. (6,5 % от всего населения)34. Хотя в связи с разрухой получить работу в столицах было чрезвычайно трудно, приезжие евреи все же находили там себе применение: одни, чтобы удержаться «на плаву», занялись мелким частным бизнесом (торговлей, «спекуляцией» и т. п.), а другие - более или менее грамотные, главным образом из числа беженцев и «выселенцев» из Белоруссии и Литвы - сравнительно легко устраивались в аппаратных структурах большевиков, столкнувшихся из-за бойкота старого чиновничества с кадровым дефицитом управленцев. Характеризуя роль лояльных новой власти евреев, Ленин подчеркивал: «Большое значение для революции имело то обстоятельство, что в русских городах было много еврейских интеллигентов. Они ликвидировали тот всеобщий саботаж, на который мы натолкнулись после Октябрьской революции <...> Еврейские элементы были мобилизованы <...> и тем спасли революцию в тяжелую минуту. Нам удалось овладеть госу

* В годы Гражданской войны было совершено 1236 актов насилия против еврейского населения, из которых 887 носили массовый характер. По приблизительным оценкам тогда от погромов погибли от 30 до 70 тыс. евреев (Gergel N. Pogroms in the Ukraine in 1918-1921 // YIVO Annual of Jewish Social Science. 1951. Vol. 6. P. 245, 248).

дарственным аппаратом исключительно благодаря этому запасу разумной и грамотной рабочей силы»35.

Если до революции вхождение евреев в русскую среду и формирование русско-еврейской интеллигенции носило количественно ограниченный характер и протекало постепенно (на протяжении десятилетий), то аналогичный процесс после Октябрьской революции приобрел массовый и бурный характер, сопровождаясь весьма болезненной ломкой устоявшихся социально-бытовых форм. Размышляя над этим исполненным драматизма временем, поэт Д. С Самойлов писал: «Через разломанную черту оседлости хлынули многочисленные жители украинско-белорусского местечка, прошедшие только начальную ступень ассимиляции... Это была вторая волна зачинателей русского еврейства, социально более разноперая, с гораздо большими претензиями, с гораздо меньшими понятиями. Непереваренный этот элемент стал значительной частью населения русского города, обострив и осложнив сам процесс вживания... Тут были и еврейские интеллигенты или тот материал, из которого вырабатывались интеллигенты, и многотысячные отряды красных комиссаров. Партийных функционеров, ожесточенных поднятых волной, одуренных властью. Еврейские интеллигенты шли (до революции. - Г. К.) в Россию с понятием об обязанностях перед культурой. Функционеры шли с ощущением прав, с требованием прав и реванша»36.

Однако слом «черты» с последовавшим обретением евреями возможности достижения жизненного преуспеяния в стране, в которой те еще вчера были подданными второго сорта, означало помимо прочего и запуск на полные обороты механизма ассимиляции, которая из частичной, затронувшей до революции лишь верхушечную часть еврейства, становилась всеобщей, охватившей практически все еврейское население бывшей империи. Как отмечал британский ученый Дж. Клиер, полная эмансипация евреев обусловила и полную их ассимиляцию37.

Исходя из теории марксизма, большевики изначально считали ассимиляцию объективным и прогрессивным процессом и потому своей стратегической целью. Однако, придя к власти, они, чтобы заручиться поддержкой российских нацменьшинств, вынуждены были декларативно откреститься от этой установки*, более того, провозг-

* Эта метаморфоза была задним числом обоснована Сталиным в работе «Национальный вопрос и ленинизм», в которой имелась и такая решительная декларация: «Политика ассимиляции безусловно исключается из арсенала марксизма-ленинизма, как политика антинародная, контрреволюционная, как политика пагубная» (Сталин И. В. Соч. Т. 11. С. 347).

ласить новую эру социалистического возрождения ранее угнетенных наций. В отношении них стала проводиться политика этнического протекционизма, направленная на достижение ими - наряду с правовым - фактического равенства (путем дотирования из центра хозяйственно-культурного развития) с русскими. Впрочем, применительно к экстерриториальным нацменьшинствам такая политика носила ограниченный (и по времени, и по финансированию) характер. Во многом это было вызвано тем, что те не могли претендовать на льготный, дававший преимущественные права статус «социалистической нации» (таковой получили титульные этносы только советских союзных и автономных республик). Поэтому в отношении национально распыленных евреев очень скоро (к началу 1930-х гг.) возобладала негласная установка на первоочередную ассимиляцию, тем более, что очень многие из них, особенно молодые, сами стремились побыстрей избавиться от своей национальной идентичности (отказ от национальной культуры, обычаев, иудаизма, от родного языка в пользу русского, массовое вступление в смешанные браки и т. п.), видя в ней обременительный груз прошлого и помеху в будущей жизни.

Поддерживая эту, во многом объективную, тенденцию деэтниза-ции еврейства, власть первоначально направила главные усилия на борьбу с главными противниками ассимиляции - еврейскими «буржуазными националистами» (сионистами). Против них - наряду с прессингом со стороны ВЧК-ОГПУ - активно задействовали пропагандистский потенциал примкнувших к большевикам идишис-тов-политиков (главным образом бывших левых бундовцев, вошедших в созданные в 1918 г. в структуре РКП(б) еврейские секции) и идишистов-культуртрегеров (еврейской пролетарской творческой интеллигенции).

На этом этапе объективно работало на ассимиляцию также и то, что новая власть, предоставив молодому поколению еврейской бедноты широкие возможности для получения образования и карьерного продвижения, открыло перед ним заманчивую перспективу советского благоденствия, альтернативного прежнему скудному традиционному местечковому существованию. Возникла широкая сеть еврейских национальных образовательных и научных учреждений - школ, училищ, техникумов, соответствующих гуманитарных отделений и кафедр в вузах, академических исследовательских институтов и структур. В 1927 г. только в еврейских школах СССР обучалось 107 тыс. учеников38. Отмечался и ощутимый прогресс в развитии идишист-ской культуры, достигшей, несмотря на известные пропагандистские издержки, достаточно высокого уровня развития в литературной и

театральной ипостасях. Начинается расцвет творчества таких деятелей национальной культуры, как выдающийся театральный режиссер и актер Соломон Михоэлс, литераторы Давид Бергельсон, Ицик Фефер и Перец Маркиш, актер Вениамин Зускин и другие, не говоря уже о писателях, актерах, музыкантах, художниках и других деятелях искусств и литературы еврейского происхождения, творивших вне национальных рамок. В СССР учреждалось множество еврейских газет, журналов, национальных издательств, с широким размахом действовали и национальные общественные организации, особенно ОЗЕТ (созданное в 1925 г. массовое Общество по землеустройству еврейских трудящихся, занимавшееся пропагандой еврейской агра-ризации и сбором на это средств как внутри страны, так и за рубежом). Однако, поощряя в советских рамках культурно-социальную активность еврейства, власть в течение 1920-х гг. ликвидировала все независимые национальные общественные организации (историко-этнографические, просветительские общества и т. п.).

К концу 1920-х гг. с помощью культурно-политического идишист-ского актива с сионизмом как с организованной силой в СССР было покончено. В 1928 г. была распущена последняя легальная левосио-нистская организация - Еврейская коммунистическая рабочая партия («Поалей-Цион»). К 1934 г., когда были арестованы 56 последних бывших активных приверженцев сионизма, на этом политическом движении в СССР был поставлен окончательный крест39. В последующем репрессировали как «сионистов» в основном тех, кто когда-то пусть только числился в соответствующих политических организациях и потому был учтен как политически неблагонадежный по архивной картотеке госбезопасности, или просто обвинялся в «еврейском буржуазном национализме».

Следует отметить, что переход к сдерживанию еврейской национально-культурной активности и стимулированию ассимиляции в политике государства наметился еще в начале 1930-х гг. Уже тогда (январь 1930 г.), отказавшись от исчерпавшего себя (после устранения «сионистской угрозы» и установления на «еврейской улице» пролетарской диктатуры) компромисса с идишистами, власть наряду с другими национальными структурами отдела пропаганды, агитации и печати ЦК ВКП(б) ликвидировала и «еврейское бюро» (прежде - Центральное бюро еврейских секций). Началось свертывание и активно проводившейся в 1920-е гг. пропагандистской кампании борьбы с антисемитизмом. Все это увенчалось образованием в 1934 г. на Дальнем Востоке Еврейской автономной области (ЕАО). И хотя эта национальная автономия носила номинально-формаль

ный характер (количество евреев в ней всегда было мизерным - не более 18 тыс. чел., или примерно 0,6 % от всего населения), советское руководство, пустив в ход этот пропагандистский козырь, с большой помпой объявило, что СССР стал пионером в успешном решении «векового» еврейского вопроса. В августе 1936 г. ЕАО официально провозгласили еврейским национальным центром СССР.

После этого господдержка еврейской культуры была окончательно переориентирована в направлении вновь созданной еврейской автономии, а в крупных центрах европейской части страны - Москве, Ленинграде, Минске и Киеве - стал набирать обороты процесс понижения в статусе или даже упразднения еврейских национально-культурных, академических и образовательных структур. Например, в Киеве и Минске были закрыты академические институты еврейской пролетарской культуры, впоследствии в украинской столице удалось воссоздать только Кабинет по изучению советской еврейской литературы, языка и фольклора40.

Ради справедливости надо отметить, что эти действия не носили исключительно антисемитского характера, в значительной мере они были проявлением начавшегося в то время общего наступления властей на права нацменьшинств. Став к началу 1930-х гг. полновластным хозяином в стране, Сталин не нуждался более в поддержке «националов», которые до этого, по оценке Л. Д. Троцкого, служили ему «немаловажной опорой»41. Теперь, когда интересы форсированной индустриализации промышленного и сельскохозяйственного производства требовали максимальной централизации управления страной, прежние рамки национальной автономии, определенные в 1920-х гг. для союзных и автономных республик, стали восприниматься центром как чрезмерно широкие. К тому же Сталин стал серьезно опасаться, что проводившаяся в тех же республиках административная и культурная «коренизация» (украинизация, белоруссизация и т. п.) зашла настолько далеко, что была чревата угрозой этносепаратизма. В результате произошло существенное урезание прав национальных республик, которое сопровождалось применением жестких методов в отношении недовольной этим тамошней национальной элиты, подвергнувшейся во время «большого террора» масштабной чистке.

Но еще более пострадали экстерриториальные нацменьшинства, не имевшие льготного статуса социалистической нации. Пожалуй, самым сильным оказался удар по выходцам из сопредельных, в то время враждебных СССР, стран: полякам, финнам, грекам, немцам, эстонцам, литовцам и латышам. С лета 1937 НКВД СССР стал проводить в отношении них массовые репрессивные «национальные»

Г.В.Костырченко Сталин против космополитов Власть и еврейская интеллигенция в СССР., М., 2010.

Thursday, June 12, 2014

1 Г.В.Костырченко Сталин против космополитов Власть и еврейская интеллигенция в СССР

No comments:

Post a Comment